Книга Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Ротмистр Герхард Больдт, помощник начальника Генерального штаба, описывает, как немцы потеряли Цоссен:

«19 апреля… русские наступают между Губеном и Форетом на северо-запад и к вечеру уже выходят в район Шпреевальд. В ответ на это главное командование сухопутных войск высылает навстречу противнику в район Луккау, в 25 километрах южнее Цоссена, свой последний личный боевой резерв, состоящий из хорошо вооруженного эскадрона численностью около 250 человек. Итак, 250 бойцов против сотен русских танков и самолетов. На следующий день в 6 часов утра меня разбудил телефонный звонок командира этого эскадрона обер-лейтенанта Кренкеля. Он был сам у аппарата: «Мимо нас проследовало около четырехсот русских танков. В 7.00 я атакую».

Это был самый опасный удар для нашего штаба и для Берлина. Резервов больше не было. Венк [командующий 12-й армией] стоял на Эльбе и сражался с американцами. В 9 часов утра еще один звонок от Кренкеля: «Наша атака при больших потерях с нашей стороны потерпела неудачу. Наша танковая разведка докладывает о дальнейшем продвижении вражеских танков на север».

Итак, русские движутся на Берлин, а следовательно, и на Цоссен. Начальник Генерального штаба немедленно передал это сообщение дальше наверх в рейхсканцелярию. Теперь, наконец, должно быть принято решение о переводе штаба в другое место. Однако Гитлер все еще колебался.

Вскоре после этого к нам поступило сообщение, что русские прорвались севернее Берлина и заняли Ораниенбург. Такие новости распространяются с быстротой молнии. Я не успевал класть телефонную трубку на рычаг, постоянно звучал один и тот же вопрос: «Состоится ли сегодня обсуждение положения на фронте?» Я отвечал всем одно и то же: «Обсуждение положения, как обычно, в 11.00». Однако вопреки приказу шефа я распорядился, чтобы все было готово к спешному выступлению [эвакуации].

Незадолго до начала обсуждения мой кабинет стал похожим на пчелиный улей. Постоянно входили и выходили посыльные, писари и адъютанты. Генералы и полковники беседовали так громко, что я был вынужден несколько раз просить тишины, чтобы разобрать, что мне говорят в этот момент по телефону. За несколько минут до одиннадцати в кабинете стало вдруг так тихо, что можно было бы услышать, как пролетит муха. Теперь были отчетливо слышны хриплые, лающие звуки выстрелов. Кто хоть раз побывал на фронте, тот знает эти звуки слишком хорошо. Мы переглянулись, потом кто-то нарушил тишину:

– Это русские танки под Барутом.

Им осталось пройти всего лишь десять или двенадцать километров, думаю я. Кто-то с тревогой в голосе сказал:

– Через полчаса они вполне могут быть здесь.

Из дверей своего кабинета вышел генерал Кребс:

– Господа офицеры, прошу входить!

В Генеральном штабе главного командования сухопутных войск (ОКХ) началось последнее обсуждение положения на фронте. Меня вызывают с совещания. В приемной стоит Кренкель, измученный, весь в грязи. Несколько бронетранспортеров и 20 бойцов – это все, что осталось от его эскадрона. Барут взят русскими, там у нас занимали позиции всего лишь две зенитки и каких-нибудь два десятка бойцов и фольксштурмовцев. Русские пока остановились. В заключение он спросил, есть ли у меня для него еще какие-нибудь приказы.

– Да, – говорю я, – оставайтесь здесь вместе с вашими людьми и бронетранспортерами в полной боевой готовности.

Потом я снова возвратился в комнату для совещаний и доложил генералу [Кребсу]. Он приказал немедленно связать его с Гитлером, чтобы еще раз настоятельно просить его разрешить перенести штаб ОКХ в другое место. Гитлер ответил отказом. На лицах прощающихся офицеров можно легко прочесть одну мысль: итак, русский плен!

Вскоре после этого звонок от Бургдорфа. Гитлер только что приказал, как только стемнеет, отвести к Берлину все войска, которые еще сражаются на обоих берегах Эльбы между Дрезденом и Дессау – Рослау. Тем самым путь для встречи американцев и русских открыт. Несколько часов спустя последние немецкие машины связи успевают проскочить по коридору шириной всего лишь пятнадцать километров в южную часть рейха. С завтрашнего дня Германия будет расчленена на две половины: южную и северную.

Но, как уже не раз случалось на этой войне, русские остановились в тот самый момент, когда мы меньше всего этого ожидали. Так случилось и на этот раз. Нам повезло, так как, не встречая существенного сопротивления, русский танковый кулак остановился в Баруте, в десяти километрах от нашего штаба, и не двигался с места. Наконец, в 13 часов пришел приказ Гитлера о переносе штаба в Потсдам– Айхе в казармы люфтваффе. <…> В Генеральном штабе в большой спешке началась подготовка к выступлению. Демонтировались линии связи. В 14.00 я выехал со своей колонной через главный выход в направлении Берлина. Шеф [генерал Кребс] вместе со своим адъютантом выехал на новое место дислокации еще четверть часа тому назад.

По широкой проселочной дороге нескончаемым потоком двигалась толпа людей, сотни, тысячи, многие на повозках, запряженных лошадьми, другие с велосипедами или с маленькими тележками, с тачками и детскими колясками. Большинство шли пешком, все двигались на запад, куда-нибудь, только подальше от русских. <…> Мы пробирались сквозь толпу беженцев, стараясь двигаться в направлении Потсдама».

Цоссен попал в руки русских только в ночь на 22 апреля. Маршал Конев пишет:

«Я сам прибыл в Цоссен только 23 апреля. К этому времени город был уже полностью в наших руках. Когда германский Генеральный штаб работал над претворением в жизнь операции «Барбаросса» [нападение на Советский Союз с 22 июня 1941 года], наверняка он не думал, что менее чем через четыре года ему придется сломя голову покидать Цоссен. Да, генералы и офицеры Генерального штаба Гитлера были вынуждены так быстро оставить Цоссен, что не успели даже уничтожить подземные сооружения!

Эти сооружения оказались такими огромными и просторными, что ни у меня, ни у Рыбалко не было возможности осмотреть все. Впрочем, мысленно мы уже были в Берлине. <…>

20 апреля танковая армия Рыбалко сражалась в районе Цоссена, а ее передовые танковые отряды продолжали двигаться вперед, на север, в направлении Берлина. За 24 часа они преодолели более шестидесяти километров».

20 апреля Гитлер отмечал свое 56-летие. Накануне по радио выступил с речью рейхсминистр Геббельс:

«Самая выдающаяся культура, которую когда-либо знала земля, превращается в груду развалин и оставляет после себя лишь память о величии времени, которое разрушают фанатичные державы. Народы будут потрясены тяжелейшими экономическими и социальными кризисами, которые являются предвестниками грядущих страшных событий. Наши враги утверждают, что солдаты фюрера прошли по странам Европы как завоеватели, но, куда бы они ни приходили, они насаждали благополучие и счастье, спокойствие и порядок, стабильные отношения и вдоволь работы и, как следствие этого, жизнь, достойную человека[1].