Книга И всё равно люби - Кэрри Браун

Он стоял, засунув руки в карманы пальто, чуть ссутулившись, волосы трепал ветер. Лицо его стало чуть полнее и оттого еще красивее, голова – точно как у тех прекрасных статуй в музее, подумала Рут.

Они не виделись четыре года, и Рут не могла поверить, что вот он стоит сейчас перед ней. Хотя она так много думала о нем, столько раз представляла себе их встречу, что они просто не могли не встретиться, рано или поздно он должен был появиться.

Позднее он признался ей, что обычно из своего пансиона в Провиденсе отправлялся напрямую в летний религиозный лагерь в горах Северной Каролины. Так распорядился отец, чтобы Питер поменьше времени проводил дома. Дело в том, что мать страдала от депрессии, которая все нарастала, а лечение, которое она проходила в больнице неподалеку от Бостона, помогало довольно хорошо, но имело необратимые побочные эффекты.

– Ты, наверное, подумала, что я забыл о тебе, – сказал ей Питер тем утром. Он не спускал глаз с ее лица. – Хочешь, пойдем погуляем?

Рут спустилась с крыльца.

– Значит, ты не забыл обо мне, – полувопросительно кивнула она.

– Нет, – повторил Питер. – Я не забыл.

Следующим летом, когда оба уже проучились первый год в старшей школе, Питер не поехал в Северную Каролину, а подыскал себе работу в Уэллсе – помогал в здешнем гольф-клубе и подрабатывал спасателем в городском бассейне. По выходным они с Рут отправлялись куда-нибудь на пароме – том самом, который Рут заметила еще в свой первый день, когда только-только приехала в Уэллс. Они путешествовали по городишкам побережья, катались на крашеных лошадках на каруселях, ходили в кино или обедали в кафе, где угощали кукурузно-молочными коктейлями и жареными моллюсками. Чайки кружили над паромом, пикируя прямо на Рут и Питера, державшихся за покрытые ржавчиной перила. Под узкой металлической лестницей, разделявшей верхнюю и нижнюю палубы, в полумраке, они прислонялись к стене каюты, где никто не мог их видеть, и целовались. На губах и в волосах у них был песок. Под ногами билось железное сердце парома.

Они бродили по пляжам, купались, не скрываясь ни от кого, выбирая места, где их никто не узнает. Они не слишком много разговаривали, но прекрасно понимали, что их встречи – запретны. Каким бы несправедливым, неразумным, немилосердным это ни казалось, было ясно, что мать Питера не выдержит мысли о том, что Питер и Рут полюбили друг друга. Они понимали, что обречены оставаться во власти этих неумолимых обстоятельств – хрупкого душевного состояния миссис Ван Дузен, понимали, что ничего не могут с этим поделать – только молча нарушать негласные правила.

Заплывали далеко-далеко, забывая об оставшихся на берегу людях, и, окруженные одним лишь океаном, тесно прижимались друг к другу, Рут обхватывала Питера руками за шею. Ничего на свете ей не хотелось так сильно, как все время касаться Питера и чувствовать его рядом.

Но любовниками они стали лишь через год, однажды вечером, за дюнами на пляже.

Когда Питер приехал домой на Рождество – шел их последний год в школе, – он при любой возможности забегал к Мэри Хили, стараясь приходить поздно вечером, когда Мэри уже укладывалась спать в обнимку со своим радио. Он снимал облепленные снегом башмаки и на цыпочках пробирался к Рут, башмаки ставил стекать в ванну.

Мэри никогда не поднималась наверх, поэтому они чувствовали себя в безопасности – накрывались одеялами поуютней и не отрывали глаз друг от друга, а их разговор шепотом тонул в звуках игравшего внизу радио.

Питер был единственным человеком, которому Рут рассказывала о своем отце и обо всем, что случилось.

Рут же была единственным человеком, которому Питер рассказывал о своей матери.

Как же молоды они были тогда, думала Рут много лет спустя. Ох, сколько же глупостей мы наболтали тогда друг другу. Бессчетное количество раз перебирали свои первые встречи, вспоминали, сколько же они думали друг о друге те четыре года, что прожили в разлуке.

– Это была любовь с первого взгляда, правда? – спрашивала Рут.

Питер решительно соглашался.

Той весной Питера зачислили в Гарвард, а доктор Ван Дузен приехал к Мэри сообщить еще одну радостную новость: Рут выиграла стипендию в Смит-колледж. Ей, конечно же, потребуются еще какие-то деньги, поэтому он открыл для нее накопительный счет и положил на него кое-какие средства. Рут не останется одна, о ней есть кому позаботиться.

– Ты умница, Рут, – сказал доктор. – Мы очень тобой гордимся.

А Рут к этому моменту уже догадалась, что беременна.

Питер приехал домой в апреле, на весенние каникулы. У Мэри он появился очень поздно, уже хорошо за полночь. Лежа в постели, Рут глядела, как он раздевается. Швырнул на пол пальто, сбросил башмаки, стянул через голову свитер. От новостей, что он будет учиться в Гарварде, а она в Смит-колледже, он был радостно взбудоражен.

– До чего здорово, сможем часто видеться! – приговаривал он.

Уселся рядом с ней на кровати.

– Что такое? – спросил он и нащупал ее руку под слоем одеял. – Разве ты не рада?

– Я беременна.

Он вытаращился на нее. Потом закрыл глаза.

– Но мы же были осторожны, – сказал он.

Выпустил ее руку и яростно запустил ее себе в волосы.

Потом взял с полу штаны и свитер, натянул их и снова уселся с ней рядом.

– Что ты делаешь? – спросила Рут.

– Не могу, без одежды чувствую себя как-то глупо, – тихо ответил он.

Рут смотрела на его спину. За окном барабанил дождь, капли разбивались о стекло. Океан волновался с самого утра. Рут гуляла сегодня днем по пляжу, одна.

У нее уже два месяца ничего не было. И она поняла, что же тому причиной, хоть Питер и говорил, что они были осторожны.

Ей было страшно, но она ни на минуту не думала, что Питер бросит ее. Ей даже мысли такие не приходили.

– Ты уверена? – спросил Питер.

Он сидел ссутулившись, и его понуро повисшие плечи – мальчишечьи и одновременно почему-то стариковские – вдруг разозлили ее, привели просто в ярость.

Да он преспокойно бросит ее, еще как бросит, пронеслось у нее в голове.

– Да нет, просто пошутила. Напугать тебя хотела.

Ей было так тепло под одеялом, пока она ждала его. А теперь она никак не могла согреться.

– Ох, Рут, – выговорил он, по-прежнему не поворачивая к ней головы и не пытаясь обнять ее. Сидел и сжимал руками голову.

Нет, Рут, конечно, не ожидала, что он придет в восторг. Но все же его реакция, такое вот холодное отчуждение, застала ее врасплох. Оказывается, он может трусить, подумала она. Оказывается, она гораздо храбрей его. Она ведь даже ни разу не заплакала. Думала, они что-нибудь придумают – какой-нибудь план.

– Рут, ох, Рут, – повторил он и прижал ладони к затылку, склонясь еще ниже.