Книга Виргостан - Вячеслав Бутусов

– Пока нет. Никаких стоящих идей на эту тему.

– Может, создать нечто вроде Утопии или города Солнца?

– Я пробовал, но никакие средства не могут заставить человека радоваться или любить. Какой-то замкнутый круг.

– Если позволите, я пришлю свои соображения.

Собеседник встал и, протянув мне свою большую теплую ладонь, представился:

– Большой Лео. Это я изобрел башмаки для хождения по воздуху, хроноцикл и прочие безделушки. Всегда рад чем-нибудь помочь. До скорой встречи.

К тому моменту как я успел кивнуть в ответ, дух великого вообразителя испарился в шумной атмосфере самого воздушного порта в мире. Я запоздало кинулся вслед, автоматически повторяя один и тот же вопрос: «Где? Где?! Где?!»

Сквозь плотную вереницу пассажиров с гигантскими сумками до меня донеслась отчетливая фраза маэстро:

– В вечном селении.

Вот на что нужно потратить неиссякаемые средства! На поиски вечных селений. Если в нашем мире встречаются люди оттуда, значит, и мы можем попасть к ним. Что для этого нужно сделать? Например, совершить подвиг общечеловеческого масштаба, то есть спасти мир от какойнибудь напасти. Надо составить список – болезни, войны, уныние… Стоп! Он сказал, что встретится со мной. Теперь главное не зевать. В этот миг мною овладел невероятно сильный сон.

. . .

– Каким же образом вам удалось перейти на такую диету?

– Благодаря советам докторов. Один врач меня ограничил в острой еде, другой – в постной, третий – в горячей и холодной. Запретили есть всухомятку и даже принимать кое-что в жидком виде.

И тогда я придумал эту игру, в которой все идет по сценарию, от которого отступать никак нельзя. Как в любительском фильме, снятом на дешевую кинокамеру, без звука, с трясущимся изображением, где на лицах доморощенных актеров неизбежно присутствуют предательская усмешка и неистребимое желание заглянуть в камеру. Все, что я встречаю на своем пути, я обязан воспринимать как руководство к действию. Без всяких сомнений и ухищрений. Если я получаю знак лететь к солнцу, значит, я отправляюсь немедленно, и неважно, что окружающие сочтут меня идиотом. Важно лишь то, что я становлюсь человеком не от мира сего. Тут-то и начинается самое удивительное. Здесь-то и происходит долгожданное интересное. Я смотрю на обыкновенные вещи и обнаруживаю в них множество невероятностей.

Не буду тянуть кота за хвост, сразу сообщу, что именно так я и встретил снова глубокоуважаемого маэстро Лео. Я не имею в виду, что при жизни попал в рай. Между тем и этим и, видимо, всеми остальными светами существует что-то навроде дебаркационной зоны – своего рода неосязаемые тамбуры, образующиеся в самых непредвиденных местах. Так вот, мы пересеклись в нержавеющем лифте. Помню, что по растерянности я невпопад заговорил о вечном двигателе, а он так громко расхохотался, что рассыпался на миллиард маленьких Леонардо, и все они в один голос воскликнули:

– Перпетуум мобиле? Он уже давно изобретен, задолго до нас с вами, – и на этом испарился, если так можно выразиться.

А я, конечно же, поймал себя на мысли, что не спросил его о главном.

. . .

Однако мне удалось выяснить, что мой мистер «икс» родом из семирасовых и искать его где-либо конкретно бессмысленно. Он везде разный. «Может быть, и имена у него меняются в зависимости от местопребывания?» – догадливо предположил я. Оказалось, несколько сложнее. Менялись имена, внешний вид, возраст и время жительства.

Зэй в свое время заметил, что, если надо покинуть определенные рамки существования, необходимо избавиться от груза обстоятельств. В моем случае таким грузом были невидимые средства, которых никто никогда в руках не держал, и они перемещались самостоятельным образом из одного кармана в другой, как мерещащаяся змейка.

Я пришел к выводу, что если имею дело с каким-то фантомом, то и бремя мое существует на уровне моего же воображения. А уж в собственном-то воображении я обязан разобраться и навести порядок. Таким образом, я отправился в путешествие по собственной вселенной. Прежде всего я собрал необходимые в дороге вещи: книги, одежду и обувь на все случаи погоды, карандаши, бумагу, концентрированные витамины и прочую мелочь. Получилась довольно увесистая сумка. В рюкзак я сложил все сверхнеобходимое, на случай если придется бросить сумку. А на себя напялил специальный жилет с множеством карманов, в которые можно было бы переложить самое мелкое из сверхнеобходимого, на тот момент, когда я вынужден буду расстаться и с рюкзаком. Нагрузив себя таким ощутимым образом, я придумал себя заново. Получился точно такой же я, только с усами и бородой.

. . .

Довольно быстро я сообразил, что из всего своего скарба мне не понадобится ничего. В моем воображении рисовались такие картины и звучала такая музыка, что я был капитально ошарашен грандиозностью происходящего до сих пор…

Вот! Опять вздрогнуло пространство, и передернулась картинка, и непонятно, где сон, где явь.

…до тех пор, пока не убедился, что и то и другое происходит независимо от моей воли. Вскоре и сам я растворился в атмосфере пустоты, если так позволено будет выразиться, поскольку все привычные определения здесь теряли смысл. Они плавали в безвоздушном пространстве, как невидимые частицы. Со временем я пришел к выводу, что названное мной музыкой оказалось всего лишь грубым ощущением вибраколебаний. Например – беззвучное появление солнечного блика в радужной оболочке полуоткрытого слезящегося глаза создает иллюзию слитного полиминора.

. . .

Если дверь оборудована табличкой с надписью «Заперто», то дергать ручку с целью профилактической проверки станут почти все проходящие мимо. Команда знака срабатывает раньше, чем команда смысла, заданного знаком. Пока в громоздком сознании все шпунтики и винтики соединяются в необходимую последовательность, проще и быстрее дернуть ручку, чтобы узнать смысл написанного.

Это я к тому, что когда отправлялся в путешествие по самовыражению, то по небрежности своей не соизволил вникнуть в суть явления, основанного на изначальных образах, и поначалу принялся хозяйничать как у себя дома – переставлять всевозможные составляющие и забавляться мнимой изобретательностью. Развлекался переворачиваниями с ног на голову, разъединениями целого и соединениями немыслимого с нерукотворным. До тех пор, пока не почувствовал сильную тошноту. Так я получил самое сильное в своей жизни сотрясение сознания.

. . .

Когда плывущий туман остановился и рассеялся, я снова обрел чувство тяжести бытия. Тело мое ныло и скрипело, как старый баркас, утопленный в соленой пучине и переворачиваемый на дне морском подводными волнами. «Что это за отрава такая в меня проникла?» – подумал я первым грешным делом, и тут же ко всему разрушенному состоянию прибавилась чугунная головная боль, так придавившая лицо, что язык мой сплющился, а губы размазались по невкусной поверхности. Из меня выдавились густые непрозрачные слезы, растворили засохшие кристаллики яда, и я снова погрузился в душную и липкую смолу. Я висел вниз головой, пытаясь барахтающимися ногами перевернуть себя в привычное положение. Тягучая жидкость, в которую я окунулся, связывала мои конечности, но я, как поплавок, почему-то не тонул, а только задыхался в этой густоте, притопленный мягкой, громоздкой плитой. Так продолжалось несколько долголетий.