Книга Мир юных - Крис Вайц

Я держусь за спиной у Грудастой; если она что-нибудь выкинет – вышибу мозги. Без обид.

Скоро выходим на платформу. Она отличается от привычных станций, не такая загаженная. Белая плитка сверкает, а знак «К 59-й улице», выложенный римской мозаикой, чистый. Грудастая сообщает, что ее напарник здесь, наверху.

Дальше есть выход на Шестидесятые улицы, но это через дорогу от парка. Самый лучший путь – по широкой лестнице, от которой в разные стороны отходят две поменьше: она выводит прямо к окраине парка. На улице нам останется только перепрыгнуть через ограду – и мы под защитой деревьев.

Кэт говорит, что поднимется по одной из двух лестниц и отвлечет напарника. Я должна осторожно пробраться по второй лестнице, обойти его со спины и взять в плен. Кино времен восьмидесятых.

Все это мы обсуждаем свистящим шепотом, пока крадемся по рельсам вдоль платформы. Грудастая мне кивает, я беззвучно хлопаю Питера по пятерне, промахиваюсь мимо ладошки Пифии и встречаюсь глазами с Джефферсоном.

Джефферсон. Если что, мы наготове.

Он заряжает винтовку патронами, купленными на Базаре.

Я. «Если что» не будет. Ясно?

Джефферсон. Ясно. Ты поосторожней там.

Он смотрит на Кэт и добавляет:

– Ты тоже.

Хм.

Все поднимаются на платформу и бегут к выходу.

На улице еще ночь, но эта темнота совсем другая, чем внизу. По ступенькам гуляет ветерок, пахнет свежестью, зеленью – рядом парк.

Грудастая без предупреждения взлетает по лестнице.

– Йоу, ты где была? – Голос парня.

Грудастая. В подземке заблудилась.

Парень. А чего тебя туда понесло?

Грудастая. Эван послал.

Парень. А… (Типа – не спорю.) Слушай, ты попозже не заказана?

Надо же, вместо «свободна» – «не заказана». Ужас.

Грудастая. А давай сейчас?

Парень. Не искушай, подруга.

Чувак здоровый, мне видно его из-за парапета. Одет в камуфляж, на плече АК, пальцы на спусковом крючке.

Другая рука, надо полагать, – на заднице у Грудастой: белобрысая с томным видом трется об парня, ее лицо выглядывает из-за его плеча.

Она мне подмигнула, клянусь! Будто мы с ней вместе розыгрыш устраиваем.

Вскидываю карабин и приказываю:

– Убери палец со спускового крючка.

Обычным таким голосом говорю, в духе «о, привет», а не в духе «стоять, сволочь!».

Вышеупомянутый парень прекращает лапать Грудастую и оборачивается. Лицо красное. Рука отлетает в сторону, и он недоуменно сводит брови, не понимая, в чем дело.

– Спрячься за меня, – бросает парень Грудастой.

Та хихикает; до него не доходит.

Я. Так, пойдешь с нами. Давай вниз.

Парень. Чего?

Никак не поймет, что его провели.

Да сколько можно, достал! Придется объяснить доходчивей или, как любит говорить Питер, взять на понт.

Я. Я что, неясно выразилась, козел? Катись вниз по лестнице!

Парень все еще переваривает. Но голос становится злым.

Парень. Ты вообще чья?

Не пойми откуда у Грудастой в руках вдруг появляется нож, и она всаживает его в напарника. Один раз, второй, еще, еще, еще… Его одежда темнеет, проступает кровь, он падает на колени, а фифа не унимается, все тычет в него и тычет. Наконец поднимает голову.

Грудастая. Бежим! Он сдох! Бежим!

Нет, не сдох; парень скулит: «Стой… подожди». Бедолагу, скорей всего, уже не спасти. Я подскакиваю к нему; его сейчас заботит только вопрос жизни и смерти, он с трудом стаскивает с плеча автомат, будто хочет, чтобы я помогла ему…

Кэт выхватывает автомат и с силой пинает здоровяка. Тот валится на землю, удержать его я не могу. Кровь. Кровь на мне, на асфальте – блестит рубинами.

Из подземки выходят наши, растерянно моргают.

Джефферсон. Что случилось?

Грудастая. Скорей!

Она подлетает к грязно-серой ограде, перебрасывает через нее одну ногу, потом вторую – и исчезает в парке.

Народ в доме напротив – судя по вывеске, это отель «Пьер» – начинает обращать на нас внимание. В окнах видны хмурые лица, кто-то выглядывает на улицу, ругается.

Я. Ой-ей, пардон! Оттащу его домой!

Пусть любопытные думают, будто истекающий кровью парень то ли вдрызг напился, то ли под кайфом. Уловка срабатывает, и мы все, кроме Джефферсона, перепрыгиваем через ограду – как бы это сказать? – без приключений.

Наш генералиссимус застывает над умирающим мальчишкой.

Я. Джефферсон, быстрей!

Он отворачивается от бедолаги и бежит к парку. Швыряет мне винтовку, перебирается сам. И смотрит на меня в ожидании объяснений.

Я. Потом.

Сую ему назад оружие, и мы припускаем следом за остальными.

Джефферсон

Бежим под деревьями, топчем ровные ряды каких-то высохших растений и упираемся в сетчатое ограждение. Похоже, это заброшенный огород. Все шарят вдоль сетки в поисках выхода; наконец Умник обнаруживает незапертую решетчатую дверь из стальных трубок.

Вокруг высятся деревья, их переплетенные ветки загораживают нас от темнеющих сзади домов. Дорогостоящая недвижимость и одновременно отличная позиция для обстрела.

В детстве я очень любил тот волшебный миг, когда природа побеждала созданное человеком. Несколько шагов в глубь парка – и город будто исчезал. Нужно было только чуть наклонить голову и прищуриться, чтобы превратить окружающие дома в горы. В этот предрассветный час эффект погружения в природу полный; не слышно рева машин, только птичий щебет да топот наших ног, быстро мелькающих между стволами. Мы с Вашингом часто удирали в парк: вырвавшись из маминых-папиных рук, ломали линейные ограничения запруженных улиц, благополучно переправлялись через опасные дороги и с ликующими воплями летели в бутафорскую чащу.

Выскакиваем на тропинку; дальше на север идет дорога через парк. Замираем в кустах у обочины, тревожно осматриваемся – нет ли где конфедератов. Неожиданно Кэт выходит из укрытия и становится посреди дороги на всеобщее обозрение.

– Говорю вам, никого здесь нет! – кричит она.

Легкой пружинистой походкой пересекает улицу и скрывается в кустах на другой стороне. Ведет себя как хозяйка.

Мы тоже ступаем на дорогу. Та лениво вьется с юга на север. Где-то воркует горлица. Кажется, все спокойно.