Книга Считанные дни - Хуан Мадрид

Антонио протянул брату первую фотографию. Тот стал молча ее рассматривать.

Антонио попытался объяснить:

— Это — наркоман, видишь? Он колется, сидя на садовой скамейке, среди бела дня. Взгляни, какие жаждущие глаза! А линия рта — волчий оскал! И на заднем плане люди; они проходят мимо как ни в чем не бывало. Все привыкли к подобным сценам и не замечают их, понимаешь? Я проявил тридцать фотографий — целая подборка. Но не думай, что в ней лишь наркоманы. А вот две девчонки танцуют чуть ли не голыми. Посмотри!

Паскуаль все еще стоял в дверях кабинета. В глубине, за огромным письменным столом, сидел Херман Риполь и перекладывал с места на место какие-то бумаги.

Антонио показал брату еще одно фото: Чаро, мастурбировавшая в ванне.

— Как тебе такая сценка? Девушка вот-вот кончит, видишь? Поразительно ощущение одиночества, застывшее в ее глазах.

Паскуаль скривил лицо в усталой улыбке.

— Во всяком случае, ты хорошо провел время.

Антонио тоже улыбнулся и достал следующую фотографию.

Сидящая на унитазе Ванесса со спущенными до колен трусами читает комикс. Над головой надпись, сделанная фломастером: «Пижоны и путаны! Настал блаженства час: держите жопу прямо и цельтесь в унитаз!» Сначала Антонио приписал авторство Угарте, но, подумав, склонился в пользу Лисардо, хотя с таким же успехом вирши мог придумать и любой другой завсегдатай мансарды. У ног Ванессы вперемешку валялись грязное белье, комиксы и на первом плане только что использованный шприц со следами крови. Справа виднелась засоренная, с отбитыми кусками фаянса раковина. К кранам крепилось маленькое зеркало, а на нем — фотография Ричарда Гира, которую Ванесса вырезала из бульварного журнала.

Безупречные ляжки и ноги Ванессы входили в явное противоречие с хаосом и запустением.

Антонио передал брату фотографию со спящими в обнимку Ванессой и Чаро и стал у него за спиной.

Снимок он сделал с верхнего плана. Ноги девушек переплелись, голова Ванессы покоилась на обнаженной груди Чаро, а рука лежала на ее животе. Они спали, их лица дышали умиротворенностью и безмятежностью.

Паскуаль повернулся и позвал Хермана Риполя:

— Выйди на минутку! Посмотри, что принес мой братишка!

Херман Риполь вышел и посмотрел на часы.

— Нам нельзя отвлекаться, Паскуаль. Через… через несколько часов у нас обед с американцами, а мы еще ничего не обсудили. Нам надо решить несколько важных вопросов. — Он повернулся к Антонио. — Лучше приходи в другой раз, и тогда спокойно все посмотрим, хорошо?

Паскуаль показал ему фотографию Чаро. Тот бросил на нее рассеянный взгляд.

— Что ты хочешь доказать этими снимками, Антонио? Мы не издаем подобные книги. Ты же знаешь, издательство специализируется совсем на другом — на путеводителях.

— В прошлом году во Франции стала бестселлером книга Дено «Париж. Люди, снующие по городу». Она содержит всего двадцать фотографий из жизни парижского дна: бродяг, нищих, бездомных… За три месяца было продано почти двести тысяч экземпляров. А в Соединенных Штатах своими черно-белыми фотографиями побил все рекорды по продаже Джон Копланс.

— Здесь тебе не Франция и не Штаты, — отрезал Риполь и снова посмотрел на часы. — Паскуаль, я настоятельно прошу закончить наконец наши дела. В два часа заявятся американцы.

— Почему бы не издать серию книг о жизни большого города? Убежден, она быстро окупится.

Паскуаль продолжал рассматривать фотографии.

— Так и быть, давай поговорим. Что ты сюда приволок? Я тебя спрашиваю: что это такое? Голые девки, занимающиеся свинством, наркоманы… мерзость, от которой за версту несет дерьмом… Вот что это такое!

— На фотографиях запечатлена жизнь, Паскуаль! Настоящая жизнь: Мадрид конца нашего благословенного десятилетия. Неужели ты ничего не видишь и не понимаешь? Все это оставили после себя ваш любимый Франко и не менее любимые демократы: развращенные пороком и наркотиками девчонки, вынужденные торговать своим телом, чтобы выжить, потерянные, погруженные в несбыточные мечты люди, не имеющие ни малейшего представления, куда им идти и чем заняться. Люди, приговоренные к скорой гибели. Фотографии — пронзительные документы конца целой эпохи, и от них у нормального человека поднимаются дыбом волосы. Документы нашего времени. Нашего с тобой, Паскуаль.

— Жизнь? Наше время? На кой дьявол сдались тебе эти грязные подонки? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? От твоих фотографий тошнит, от них воняет наркотиками, гноем, дерьмом… Люди жаждут забыть про все это. Хотят чего-нибудь более изысканного, элегантного, хотят артистизма и красоты.

— В фотографиях — правда жизни. Они сделаны в Маласанье, но могли бы быть сделаны в любом другом районе Мадрида, в любом другом городе. Они выражают дух нашей эпохи, нашего времени… то есть конца восьмидесятых годов. В Испании никогда не было такой книги. Это взгляд из самого дна, из подземелья, которое у нас под ногами.

— Взгляд из подземелья, говоришь? — Паскуаль вдруг развеселился. Последняя реплика Антонио показалась ему забавной. — Если бы ты принес мне тридцать изображений Изабеллы Прейслер[63]либо Алисии Коплович[64], мы бы сделали книгу, без вопросов. И я в ту же секунду подписал бы с тобой контракт. Но эти… с позволения сказать, фотографии способны растоптать душу, повергнуть в уныние. Сожалею, Антонио, но полагаю, нам это неинтересно.

Херман Риполь ткнул пальцем в Лисардо.

— А это кто такой? — спросил он, бесцеремонно отобрав фотографию у Паскуаля. Потом помахал ею перед лицом Антонио. — Кто этот мерзкий тип?

Антонио взял снимок и некоторое время смотрел на него в молчании. Затем проговорил:

— Изумительно! Правда?

Лисардо кололся в шейную артерию, сидя на одной из скамеек Пласы. Из маленькой ранки сочилась кровь. Глаза вылезли из орбит, и, казалось, в них сосредоточилась вся мировая скорбь.

— Да это же Лисардо! — удивился Риполь.

— Один из тех, кто ведет растительный образ жизни в нашем квартале, — подтвердил Антонио. — Их называют либо «чорисо»[65], либо крысятниками.

Паскуаль вытянул шею.