Книга Записки фельдшера - Олег Врайтов

— Кто?

— Кристина, кто! — фыркнул Серега. — Или ты от рекламы с такой неземной тоской во взоре в окно стал пялиться?

— И кто тебя соорудил такого, догадливого? — с досадой спросил я.

— Мама с папой, кто ж еще. Давай, сынку, покайся, душе же легче станет.

— Кто тебе сказал, что у меня с душой непорядок? — вздернул брови я. — Полтора года уже прошло, хватит.

— Антош, ты мне только сказки не рассказывай, ладно? — Серега с дружеской укоризной легко стукнул меня кулаком по колену. — Я не в курсе деталей, но тебя давно знаю, а у тебя же на аверсе все написано.

Я тоскливо вздохнул, потому что снова раздался звук, оповещающий об очередном смс.

«Антон, мне действительно нужна твоя помощь. Пожалуйста. Позвони мне, как приедешь в ПНД».

— И что, будешь звонить? — поинтересовался Серега, который бессовестно подглядывал, перегнувшись через носилки.

— Нет, — отрезал я, стирая и это сообщение. — Деньги еще тратить на нее.

Мы помолчали, слушай грохотание носилок на лафете и скрип частей машины, тех самых, которым скрипеть вообще не полагается. В салоне «газели» было темно и неуютно. Крутящееся кресло, на котором сидел я, крутилось только вправо, обратное вращение, согласно каким-то неведомым силам, осуществлялось совокупными силами двоих людей разом. Откидная ручка кресла, та, которая справа, была оторвана уж год как развязавшимся и прыгнувшим на меня шизофреником — оторвана на совесть, с мясом, и восстановлению, как я понимаю, не подлежала. Левая же, на которую спящий Серега взял обыкновение налегать всем телом, когда занимал кресло, нехорошо болталась и была близка к тому, чтобы повторить судьбу своей напарницы.

Вообще, салон санитарной «ГАЗели» был лишь приблизительно похож на машину «Скорой помощи» — главным образом, надписью снаружи. Пол был покрыт изодравшимся линолеумом, который было трудно подметать и еще труднее мыть; стены, изначально белые, теперь имели грязно-серую гамму оттенков после непрерывного контакта с дезрастворами; шкафчики для медоборудования не имели замков и ручек, один даже не имел дверцы, выбитой буйным «белочником» полгода назад — что-то там ему померещилось, на светлом фоне. За моей спиной была раковина с краном, теоретически предназначенная для мытья рук при процедурных делах в машине — на деле же бак для воды давно отсутствовал, тайком демонтированный и загнанный за «пузырь» деловитым Палычем, а раковина у нас использовалась как хранилище вязок.

Серость, беднота, грязь… как это все осточертело. Мы с Серегой, насколько это возможно, драили машину, да толку-то? Это же не амбулаторный кабинет — где, кстати, то и дело чего-то находит наш вездесущий эпидемиолог, делая регулярные смывы и посевы. Что тогда говорить о салоне машины, куда постоянно летит пыль, где ходят в обуви, где само понятие «текущая уборка» является абсурдным? «Передвижная палата больного», как называет нашу машину начальство. Какая чушь!

— Она меня бросила, Серег, — внезапно для самого себя сказал я. — Бросила, а теперь просит помощи. Может, она действительно считает, что если я работаю на псих-бригаде, то и сам с головой не дружу?

— Так она же и сама в психушке работает, — недоуменно ответил напарник. — А вообще… кажется, я понял, чего это тебя на общую бригаду потянуло, Вертинский!

— Да дурак ты, — разозлился я. — Если бы хотел с ней не встречаться, просто сменами поменялся бы, и все.

— Чего вы разошлись-то? — после недолгого молчания — долго молчать он вообще не умеет — спросил Серега. — Я в курсе в принципе, но так, в общем…

Да ни черта ты не в курсе, дружище. Все, что ты знаешь — так это то, что я ввалился к тебе в полдвенадцатого ночи, пьяный, зареванный, измазанный собственной кровью, бегущей из резаной раны предплечья. Ты же меня и зашивал, не желая тащить в травмпункт — велик риск встретить коллег и нарваться на ненужные вопросы и в последующем ненужные разговоры. А я после этого месяц прятал повязку под намотанным сверху эластичным бинтом, отговаривался, что связки растянул. Стыд и позор. Серега не зря подрабатывал в травмпункте, шов получился чистым, ран зажила первичным натяжением, и рубец получился в виде тонкой белой линии, которая даже не сильно бросалась в глаза. Вот с душевной раной все обстояло гораздо сложнее. Не хотела она заживать.

— Если б я знал…

— Ну, хоть догадки-то есть?

— А как же, — зло фыркнул я. — Полным-полно. За одну из них она замуж выскочила и ребенка воспроизвела.

— Ясно…

— Хорошо тебе. Мне вот, например, ни хрена не ясно, — буркнул я, толкая его со скамьи. — Дай, покурю — прикрой от Викторовны пока.

Наша врач, не переносящая запах табака, категорически не разрешает курить в машине, посему этот акт у нас проходит с предосторожностями диверсионной акции на вражеской территории. Серега, пересев в кресло, как бы невзначай положил ручищу на окно в переборке, закрывая его наполовину и аккуратно, стараясь не сильно шуметь, прикрыл заслонку из оргстекла. Вести с полей, которые неслись из динамика, надежно заглушили это действо. Я, убедившись, что ни одна предательская струйка дыма не проникнет в кабину, щелкнул зажигалкой, прикрывая огонек ладонью.

Первая затяжка была настолько противной, что я едва не закашлялся.

— Не нервничай, Антоха, — успокаивающе произнес Серега. — Раз пишет, значит — осталось у нее там что-то еще в душе.

— А мне-то что? — скривился я. — Какое мне дело до остатков у нее в душе? Ей было дело до моей души, которую… а-а, да какая, хрен, разница!

Вторая затяжка была не лучше первой, и я, глотая спазм, сплюнул за окно.

— Чего ты эту «Яву» смолишь?

— Да потому что она дешевая, Сережа, — со злой откровенностью сказал я, чувствуя предательское пощипывание в уголках глаз. — Она дешевая, а я — бедный, понимаешь! Это все, что я могу себе позволить! Я, так получилось, не олигарх, а вшивый фельдшер «Скорой помощи», который, хоть и пашет, как ломовая лошадь, на две ставки, но на новую иномарку все никак не скопит!

— А хахаль, думаю, денежный попался? — снова проявил смекалку Серега.

— Денежный — слабо сказано. Очень денежный.

Суперденежный! Сынуля богатых папы и мамы, которые свое чадо настолько оберегали с младенчества, что после окончания школы подарили два дома на Лесной, которые этот сучонок сдает внаем и имеет, не работая, столько в месяц, сколько я за всю жизнь в руках не держал.

— Так какого ляда Кристинка с тобой связалась, если ты, как говоришь, голь перекатная? — растерялся напарник.

— А спроси ее! Разругались они там или что еще — не знаю. Когда мы первый раз встретились, она одна была, точно знаю. Ну, может, и влюбилась — тоже не знаю. Говорила, по крайней мере… Да только через месяц наших встреч поняла, что любовь — любовью, а от дискотек да дорогих шмоток тяжело отвыкать. Не говоря уж о поездках на «мерсе». Кто такой Антон Вертинский, если у него одна куртка уже третий сезон, зарплата четыре двести и на работу он на маршрутке ездит?