Книга Холодная война против России - Николай Сергеевич Леонов

А разведка озабочена тем, откуда достать продовольствие для своих сотрудников. В те дни шеф собрал руководителей подразделений и сказал, что пора подумать о собственном подсобном хозяйстве — свиньях, кроликах, несушках, посмотреть, какие земли можно пустить под сельскохозяйственное производство, искать прямых поставщиков по договорным ценам, устанавливать контакты по всей стране. Наши хозяйственники говорят, что восемь совхозов готовы помочь нам продовольствием, но при условии, что мы дадим рабочую силу, продадим или передадим списанные автомашины, и только сверх того готовы взять по договорным ценам плату в деньгах. Мы уже и раньше старались ослабить свою зависимость от государственных поставок, но не успели набрать обороты, а теперь надо браться за все.

Вносится предложение, чтобы все офицеры, работающие за рубежом, отчисляли 1 % от зарплаты в валюте на приобретение медикаментов для наших поликлиник и больниц, там ведь лечатся и родственники командированных, и пенсионеры. Одним словом, во всем чувствуется ускоренное приближение катастрофы.

Во время своей последней разведывательной поездки по ряду стран в декабре 1990 года мне хотелось поддержать дух разведчиков, оторванных от Родины, оглушенных потоками противоречивой информации из СССР, выработать меры по спасению наших оперативных возможностей. Сам я понимал, что еду прощаться с боевыми товарищами, в том числе и из иностранцев.

В посольствах царило смятение. Недавних освобожденных секретарей парткомов срочно «перекрашивали» в советников по административно-кадровой работе. Несмотря на это, они дрожали, как бы сверху или снизу не был поставлен законный вопрос о необходимости упразднения их должности вообще. Послы, даже (а чаще всего — особенно!) те, кто раньше проработал в аппарате ЦК по четверть века, стали рядиться активнее других в демократические шкуры. Они приказывали выносить бюсты Ленина из представительских помещений, вызывая тем самым скандалы в коллективах. Более всего поразило нежелание людей возвращаться на Родину, стремление любой ценой продлить свое пребывание в командировке.

А это самым разрушительным образом действовало на мораль и нравственность. Люди готовы были унижаться, подхалимничать, лишь бы задержаться подольше вдали от расхристанной Родины.

* * *

Для меня самым тяжелым было наблюдать падение престижа государства и народа. Еще три года назад нас уважали. Русский, советский человек неизменно вызывал интерес, замешанный на загадочной непознаваемости, циклопических размерах страны, бездонности ее культуры, на страхе, наконец. В один исторический миг мы как бы растеряли свои достоинства и остались с одними недостатками. Мы стали вызывать сожаление, в лучшем случае нам выражали сочувствие, а то и просто жалость. Мы стали неинтересны как представители всякой попрошайничающей страны «третьего мира».

Пишу эти слова с чувством глубокой горечи, эти выводы я сделал после того, как увидел все своими глазами, после десятков бесед с советскими гражданами и десятков бесед с иностранцами, старыми друзьями и новыми знакомыми. В этих словах нет ни капельки от самобичевания мазохиста. Какое сатанинское наказание для человеческой личности — жить в так называемое историческое время, а мы живем именно в такое! Все время вспоминались слова, вычитанные уже не помню где: «Счастливы народы, у которых нет истории». И в самом деле, до тех пор, пока самыми любимыми вехами истории будут войны, революции, контрреволюции, перевороты, заговоры, казни, люди будут несчастны, их судьбы искалечены.

В ночь с 12 на 13 января 1991 года десантники Советской Армии штурмом взяли телебашню в Вильнюсе, что привело к мощному выбросу протуберанца протеста в Литве, поставившему крест на всех надеждах сохранения этой республики в составе СССР. Все три столицы прибалтийских республик в одночасье оказались забитыми баррикадами, тяжелой строительной техникой, завалами, чтобы не дать пройти танкам, БМП. Русские и тут умудрились перессориться. Пока представители центрального правительства искали виновника происшедших событий в своей среде и, естественно, не находили, Ельцин помчался в Таллин и там призвал армию уходить из Прибалтики, подписал соглашения о взаимной поддержке, об уважении суверенитета, о недопустимости использования вооруженной силы и т. д. Он только забыл тогда об интересах русского населения, оставшегося за рубежами расчлененной Родины, за что ему досталось и от армии, и от соотечественников.

Я уже раньше говорил, что три прибалтийские республики по целому ряду причин наименее других инкрустировались в структуру СССР, они все время держались как бы на отшибе. Националистический сердечник в них был несравненно крепче. США и многие западные страны не признавали (де-юре или де-факто) включения этих республик в состав СССР, что придавало дополнительную специфику «прибалтийской проблеме». Действовать с позиций силы здесь было неуместно. Кстати, это знали и видели высокопоставленные сотрудники Комитета госбезопасности. Тогдашний председатель КГБ Литовской ССР генерал-майор Р. А. Марцинкус, сам литовец, в таком духе информировал Москву. А когда до него дошли сведения о готовившемся применении силы, он, не задумываясь, подал в отставку и больше на государственную службу не возвращался.

Разведка оставалась вне фокуса государственного внимания. Это остро чувствовалось по молчавшим телефонам на служебном столе. Невольно думалось, что отступающее государство, как и отступающая армия, меньше нуждается в разведке, она идет по своей земле, топчет собственные интересы, а на чужую уже не скоро вернется.

28 января 1991 г. меня вызвал начальник разведки и сказал о моем предстоящем назначении начальником аналитического управления Комитета госбезопасности.

Ельцин

Я знал, что на раздумье мне дано несколько минут. Затем в кабинете раздастся телефонный звонок от председателя КГБ, который уже сделает это предложение официально. Уходить из ПГУ мне не хотелось. Песочные часы моей жизни отсыпали 63-й год. Мысль об отставке уже прочно обосновалась в голове. Менять коллектив, друзей, уклад жизни и работы было поздно. Но было так же ясно, что в разведке сейчас мне делать нечего. К тому же я становился одним из старейших по возрасту заместителей начальника разведки.

Выбор был прост: или соглашаться, или сразу подавать в отставку. Были собственные доводы в пользу того, чтобы принять предложение. Все-таки последние почти два десятка лет сформировали меня как профессионального информационного работника, а это как раз такой профиль, в котором острее всего нуждалось руководство и ведомства, и государства. Меня в какой-то мере увлекала мысль ознакомиться с нашими домашними делами; я надеялся, что мне приоткроется некая скрытая сторона явлений, до которой глаз мой дотоле не добирался. Иначе говоря, хотелось окунуться в свое домашнее варево, чтобы по крайней мере не понаслышке потом судить об этих «исторических» временах. Сил и физических, и духовных хватало. В конце концов и завершать службу на посту начальника самостоятельного управления не в пример почетнее, чем уходить заместителем пусть даже начальника разведки.

Поэтому когда раздался звонок от председателя, ответ был почти готов: «Я солдат и готов выполнить приказ!» Начались короткие сборы-проводы. Какими же тяжкими они оказались в эмоциональном отношении! Правду говорят: когда прощаешься с другом, то наполовину умираешь сам. А тут пришлось прощаться почти со всем за 33 года накопленным душевным богатством. Сколько увидел влажных глаз, сам ходил с постоянным внутренним приказом: «Держись!» А через пару дней окончательно покинул родное «Ясенево» и обосновался в новом кабинете в доме 1/3 на углу Пушечной улицы.