Книга Апдейт консерватизма - Леонид Ионин

Можно подумать, что ювенальная юстиция представляет собой некое абсолютное нововведение — одну из инноваций, о которых так печется ныне руководство страны. Конечно же, это не так: как и в других странах, в России с самых давних времен существовали органы и службы, как судебные, так и социальные, специально занимавшиеся делами несовершеннолетних. Нововведением для России является правовая база, в которой совершенно по-новому определяется социальный и правовой статус ребенка. Новым является также существенное расширение на этом основании прав социальных служб и судебных органов в распоряжении судьбой детей и родителей. В основу ювенальной юстиции легла, как уже сказано, принятая ООН «Конвенция о правах ребенка». Это очень любопытный документ. Идеологически он представляет собой сочетание резко индивидуалистически звучащих либеральных тезисов, в частности о ребенке как носителе универсальных прав человека, и вполне социалдемократических (если не вообще коммунистических ) по звучанию и происхождению идей о вмешательстве государства в отношения семьи и детей. В результате оказывается, что, согласно этой доктрине прав ребенка, есть две приоритетных инстанции — ребенок и государство. К семье же авторы документа относятся с подозрением и недоверием: она должна выполнять функцию предоставления ребенку необходимых для его развития ресурсов и в качестве таковой подлежит постоянному контролю со стороны государства. Молчаливо предполагается, что государство лучше знает, что нужно ребенку, и вообще может лучше, чем семья, выполнять функции семьи. Несколько забегая вперед, отметим, что эти не сформулированные прямо и явно в документе предпосылки отчетливо и грубо воплощаются — и не только у нас в России — в работе социальных служб и ювенальных судов.

Это общая характеристика документа. Можно разъяснить эти суждения, указав, в чем состоят, например, информационные права ребенка. «Ребенок имеет право свободно выражать свое мнение; это право включает свободу искать, получать и передавать информацию и идеи любого рода, независимо от границ, в устной, письменной или печатной форме, в форме произведений искусства или с помощью других средств по выбору ребенка»[85]. Уже эта статья фактически отнимает у родителей право контролировать чтение ребенка, его путешествия по Интернету, да и вообще его занятия, склонности и интересы. Вопрос о каких-либо разумных ограничениях свободы ребенка со стороны семьи в документе вообще не ставится. Можно задать тысячу вопросов. Если, например, ребенок хочет смотреть порносайты в Интернете, могут ли родители ему это запретить? Согласно букве и духу «Конвенции», нет, не могут. Приведенная выше статья звучит вполне однозначно и не содержит оговорок.

Далее: «Государства-участники признают право ребенка на свободу ассоциации и свободу мирных собраний». То есть не дело родителей контролировать, куда ребенок ходит, кого слушает и с кем общается. Далее: «Ни один ребенок не может быть объектом произвольного или незаконного вмешательства в осуществление его права на личную жизнь, семейную жизнь, неприкосновенность жилища или тайну корреспонденции, или незаконного посягательства на его честь и репутацию. Ребенок имеет право на защиту закона от такого вмешательства или посягательства». Обратим внимание, что здесь не оговорены никакие исключения для родителей. Конечно, родители бывают разные — бывают и такие, которые беспардонно вмешиваются в интимные стороны детского существования. Конечно, чужие письма читать нельзя, но это не «чужие», а собственные дети, и родители хорошо знают, что чтение какого-нибудь письма или просто записки, имеющей отношение к сыну или дочери, может предотвратить большую беду. В отношениях между близкими людьми это вопрос такта и взаимного уважения, а не законодательного регулирования. Если же следовать «Конвенции», то ребенок и родители — это не «родные люди», как считалось испокон века, а партнеры в законодательно регулируемом отношении. В предыдущем разделе мы показывали, что брак — уже не вечный союз, заключенный на небесах, а договор сторон, принявших на себя определенные обязанности и ограничения, на юридическом языке — «сделка под условием». Выясняется, что такой же характер приобретают теперь и отношения родителей и детей.

И, разумеется, авторы «Конвенции» не забыли указать, что «государства-участники принимают все необходимые меры для обеспечения того, чтобы дети, родители которых работают, имели право пользоваться предназначенными для них службами и учреждениями по уходу за детьми». Замечательно, что это формулируется как право детей — право детей быть разлученными с матерью. Не понятно, чего больше в этом документе — лицемерия или жестокости по отношению к семье.

Разумеется, в «Конвенции» с избытком хватает разных высоких слов о том, что все это — «в наилучших интересах детей», не должно противоречить требованиям морали и нравственности, потребностям охраны природы и поддержания общественного порядка, направлено на защиту душевного и морального здоровья детей и т. д. и т. п. Но в реальной практике ювенальной юстиции все эти высокие слова становятся объектом практических интерпретаций судей и социальных работников, которые на основе своих, иногда не совсем адекватных представлений о должном и возможном, о том, какой должна и какой не должна быть семейная жизнь, о том, что вредит ребенку, а что не вредит, принимают роковые для детей и семей решения. Хотелось бы в этой книге оставаться на теоретическом уровне, исследуя развитие представлений о семье sine ira et studio, но невозможно не привести следующий фрагмент обоснования судебного постановления по делу директора школы-педофила в Ленинградской области, который, в частности, занимался изготовлением детской порнографии. Суд рассмотрел факты порнографических съемок тринадцатилетнего мальчика и счел, что «… во время фотосъемки полового возбуждения у него не возникало, какой-либо нездоровый сексуальный интерес не пробудился, какого-либо нарушения нормального сексуального развития не последовало»[86]. Педофил был оправдан. Можно сказать, конечно, что это судебное решение нарушает не только законы, но и нормы здравого смысла, и нельзя его приводить как пример действия ювенальной юстиции. На мой взгляд, все-таки можно, поскольку ее краеугольным камнем является неотъемлемое право ребенка, в том числе и тринадцатилетнего, на получение информации, в том числе и о половой сфере, и выбор форм и групп общения. Лишение его этой свободы противозаконно. Это то самое необходимое основание, которое легитимирует абсурдный приговор. Точно так же противозаконно содержание детей в условиях, делающих невозможным их полноценное развитие. Соответствующая статья имеется в «Конвенции о правах ребенка». На Ставрополье мать, одна воспитывающая шестерых детей, написала прошение о предоставлении жилплощади, поскольку семье было мало трех комнат, выгороженных в бывшей конюшне. Реакция соответствующих органов последовала быстро: органы опеки признали жилплощадь не соответствующей требованиям содержания детей, и… по решению суда мать лишили родительских прав и отняли детей, поместив их в приют. Потребовалось несколько лет и усилия десятков людей по всей стране, включая аппарат Уполномоченного по правам ребенка, чтобы это неправосудное, но идеологически легитимное решение было отменено.