Книга 1993. Элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером - Глеб Павловский

Мы были свихнутые советские люди, и нам надо было удерживаться. Во-первых, удержать приемлемые условия существования – работа, деньги, квартира. Во-вторых, привычка идти в обойме творимой истории. Она тебя запечатлевает и все твое фиксирует как свое. С одной стороны, ты прав – у каждого тайный ход в глубину, а с другой стороны, извольте ловить японского шпиона.

А ведь тогда еще не дошло до крайнего разврата антикосмополитической кампании. Когда Дементьев18, выступив на собрании ленинградских критиков, выйдя, невозмутимо интересуется: «Ну как, я говно?» А ему со смехом отвечают: «Говно!»

…Знаешь, теперь я понимаю, как страшно им было в 20-е годы. Сегодня в России незачем пользоваться родной речью. Трудно поверить, что можно иметь право на какую-то значимость, кроме частной.

При удалении от status quo усиливается подавление. Ты ощущаешь внутреннее наказание и знаешь, что опасно неправ. Что-то такое было в юности, когда возникло мое первое отщепенство. Но сейчас мне, слава богу, 42 года, я прошел ряд отщепенств. И все равно страшно, страшно по-новому – не так, как бывало. Начиная писать, видишь, что все формы позиций заданы. Публичное поле продиктовано вместе с его разметкой.

Твое место задано схемой – ты вот где, ты здесь. Так во всем, вплоть до манеры одеваться. Если же отказался от правил, превращаешься в чудака и далее можешь делать все что угодно.

Как Галковский.

Галковский не чудак! Он предсказуемо выбирает, куда плюнуть, в чью рожу и на каком расстоянии. Чтобы не рисковать слишком сильно, но чтобы при этом заметили. Вот удобнейший человек для нашего status quo.

Понимаешь, это и мое чувство. Люди начинали себя еще при Сталине, в те времена, органически, и шли дальше. Выросло строение жизни со своими ходами, возможностями, человеческими образцами. Советский узус, он весь в аллюзиях, весь в подтекстах. Целая культура что-то себе объясняла, разрешала и запрещала что-то себе, помогала чему-то. Как вдруг под ней открылась пустота, она рухнула и стала разлагаться. Оказалось, что пустая свобода ускорила ее разложение. А новое растет из попрания нашего, трудно добытого, недостроенного, нелепого, случайного. Не нужны аллюзии, не нужно все, чем разговаривал с собой и с другими, примиряя, выстраивая. Порывая отношения, как Витя Сокирко, идя в ссылку, как ты, идя в лагерь, как Абрамкин.

Ничего не нужно, а нужно преуспевать. Язык, которым говорил изнутри революции Платонов, – вот настоящий русский язык. А подтексты и аллюзии – все это мимо. Непонятно, какое слово нужно – миловать или бить по морде? Уйти в сторону, замолчать? Роскошь, которую может позволить себе одиночка.

Сегодня нет возможностей для реализма, даже гениального. Либо документ, либо иносказание и поддразнивание. И убеждение, что нельзя довериться ни одному человеку, если он при этом не рассказал о себе. К таким нет доверия.

052

Человек наедине с собой как работа со временем. Речь – не средство коммуникации, а средство отдаления. Побег от себе подобных. Сталин и время, которое застыло ♦ К постисторическому спасению человека. Внутреннее время, уравновешенное извне. Книги и музыка.

Михаил Гефтер: Совершенно непостижимая вещь – что человек думает наедине с собой? Кто-то счастливый, тот вообще не думает. Либо думает чисто инструментально.

Глеб Павловский: Быть наедине с собой – это способ обращения со временем. Ты строишь время так, чтобы внутри него выкроить «наедине», а оно не образуется тем, что вокруг никого нет. Наоборот, когда изнутри поднимается страсть быть наедине, эта субстанция, расталкивая всех, разрушает прежний круг. Воле быть наедине предшествует теснота, а не уединенность.

Вот ключевой вопрос! Деление, страшно важное для людей. Оно заложено в людях, поскольку существует речь. Речь – не средство коммуникации, это вторично; речь – средство отдаления. Речь – это попытка к бегству от себе подобных, подкоп, можно сказать, для побега. Вот меньшинства используют речь в большем объеме, чувствуя дефицит там, где, казалось бы, все уже сказано. Да, все заложено в речи. И в ней – другое обращение с временем.

Человек Сталин – это само остановленное время. В нем есть протяженность, позволяющая его рассчитывать, только без зрения учета перемен в человеке, производимых самим человеком. Во времени Сталина с человеком можно лишь что-то сделать, исключив фактор того, что сам человек меняется и меняет в себе.

Да, здесь коренной пункт. Надо найти способ, чтобы человек строил внутреннее время, а внешний строй жизни ему не мешал, но корректировал, предлагая модусы приведения себя в равновесие. Исходя из него, можно выстроить постисторическое существование человека.

Звучит несколько утопично. Возможен ли такой модус?

Вероятно, да, раз некоторые из модусов существуют. Люди читают великие книги, где это с ними происходит, и слушают великую музыку, где такое бывает. Значит, они в этом нуждаются.

053

Диалог о status quo. Причастность к происходящему в РФ, причастность неподготовленностью ♦ Говорухин и самооплевание. Внеобъектная ненависть. Телевидение и воздействие на вегетативную систему, клеймо «совок» ♦ Противодействия нет, русский мир завершился, СССР самопогублен. Беловежская катастрофа «напоминает Холокост». Мистика персонификаций в истории ♦ Несогласие ГП. Триумф status quo – иллюзия. Новая Россия – афера, смести ее – техническая задача. Беловежская реальность однотипна 20-м годам и готовит 1937-й ♦ Несогласие Гефтера. Революция и 20-е были масштабны. Расцвет формы. РФ лишена масштабности. Параллель с началом 30-х. Бунт в человеке вызывают подлые мелочи. История Сталина и Виноградова ♦ Судьба падших. «Глеб, то был Рим!».

Михаил Гефтер: Нам не обойти проблему своей причастности к этому вокруг. Прямой причастности, во-первых. Причастности равнодушием, во-вторых. И в-третьих, причастности неподготовленностью. Вот главная причастность, как нам с тобой в нее не влипнуть? Неподготовленность человека к встрече со злом – очень важная тема. Я отказываюсь трактовать победу фашизма вне провала антифашизма. Победа первого – только следствие поражения второго, проблемного и интеллектуального. И мы с тобой причастны неподготовленностью, даже если говорим событиям нет!

В случае Говорухина ты видишь, как все грубо состряпано. Но вместе с тем сделано психологически расчетливо и умело. Он перетасовывает хронологию. Он создает навязчивое клише из фотографий Ленина перед смертью, где тот уже почти лишен человеческого облика. И это его страшное письмо. Расстрел царя. Бомбы народовольцев.

Представляю миллионы зрителей – как им объяснишь, что суд оправдал Веру Засулич, потому что Трепов19 был негодяй, какого даже сановная среда отринула из-за его негодяйства? Я подумал: начни спорить, разве переборешь этого Говорухина? Ты разве владеешь телеэкраном? Да туда тебя не пустят! И я понял, что они могут успеть сделать свое дело. Говорухин, Невзоров, Захаров – их достаточно много, кто оплакивает эту Россию, которую мы потеряли. А России этой не было. Кроме объявлений, что свежие устрицы продаются в Елисеевском магазине. И баек, будто «Россия кормила весь мир». Слушайте, вы же ничего не знаете, вы врете на каждом шагу. Даже там, где вы могли бы быть правы, и то врете!