Книга Крымский щит - Вячеслав Демченко

— Тогда и ноги немца тут ещё не было, а они уже карательный отряд из своих учредили. Без всякого понукания, так сказать, ударники, мать их! — зло процедил Фёдор Фёдорович. — Пришёл сюда фашист только в декабре 41-го, а где-то 7 ноября… по празднику помнится… через Эски-Меджит отступал отряд Чистякова. Уходили, поскольку в Заповедном базовая закладка их оказалась разорённой…

— Предали, — понимающе кивнул Тарас Иванович.

— Кой там черт, предали… — пробормотал Беседин. — Не помнишь, что тогда творилось?

Замполит промолчал… Помнил.

Начиная с лета 1931 года, 4-м управлением Генштаба РККА в лесах приграничных округов для каждого будущего партизанского отряда были сделаны закладки с оружием, боеприпасами, минноподрывными и воспламеняющими средствами. В землю были зарыты толовые шашки, взрыватели, бикфордовы шнуры, патроны и гранаты, не менее 50 тысяч винтовок и 150 ручных пулеметов.

Однако в 1937 году тогдашний нарком обороны Климент Ворошилов объявил доктрину: врага Красная армия будет бить «малой кровью на его территории» и никак иначе! Из чего следовало, что подготовленные партизанские кадры не нужны в принципе. Диверсионная деятельность в тылу врага представлялась неактуальной ввиду молниеносного характера будущей войны. Мысль о диверсионной деятельности на своей, следовательно — оккупированной, территории приравнивалась к пораженчеству.

Даже понятие «советский диверсант» исчезло, остался только «диверсант вражеский», потому как только ему и приличны подобные «подлые»[42]дела.

Начались гонения соответствующих кадров. Были репрессированы многие работники Генштаба, НКВД, командиры Красной армии, имевшие специальную партизанскую подготовку, а также секретари обкомов, которые в начале 30-х годов занимались подготовкой к партизанской войне. Была ликвидирована сеть специальных школ. «Приписные» партизанские отряды и группы расформировывались. Большинство баз с оружием, боеприпасами и взрывчаткой были ликвидированы накануне войны.

Сам Тарас Иванович, бывший в 34-м году уполномоченным Крымского обкома по организации партизанского движения, немало удивился, получив «старое» мобилизационное предписание по плану «Д» (план этот в отличие от плана «М» предназначался лицам, оставляемым на оккупированной территории для организации диверсионной деятельности) и, услышав из уст Первого крамольное: «Ты мне только дурацких вопросов, Тарас Иваныч, вроде: «А где же наша несокрушимая?» не задавай. Вон, видел, по коридору хлопец с рукой перевязанной винтовку волочил? От своих отбился, не нашёл куда умнее прийти, как в обком… Так вот, это она и есть… Хорошо, я его перехватил, а не… — добавил Первый, покачав головой. — Так, что, Тарас Иваныч, план «Д» теперь, как Ильич говорил, всерьез и надолго…»

Руденко очнулся от мгновенных воспоминаний.

— И того, скажу тебе, мало…

Беседин вернулся за канцелярский стол и продолжил, нарочито повысив голос, будто зачитывая обвинение сбившимся под автоматным дулом полицаям и чиновникам комендатуры.

— Фашистам они, сволочи, предъявили уши и носы наших партизан! Преданность, понимаешь, «Гитлер-эфенди»… — Фёдор Фёдорович стукнул кулаком по газете, развёрнутой на столе: «Мы, татары, даём слово бороться со стадом евреев и большевиков вместе с германскими воинами!..»[43]Делом, так сказать, доказали. Так что… — он брезгливо смахнул газету с распластанным имперским орлом и огрызками луковицы и обнаружил под ней тетрадный листок в косую линейку.

Мельком глянув на него, Фёдор Фёдорович запнулся, бровь его удивленно поползла, сминая морщины на лбу под папаху, но он быстро взял себя в руки…

— Панькаться нам с ними не пристало. Что за ерунда?.. — буркнул он сердито на исписанный листок. — Списки на угон в Германию, что ли?

Беседин нарочито небрежно перевернул листок и, обнаружив другую его сторону чистой, прихлопнул её ладонью, подумал… И подманил той же ладонью обоих русских полицаев.

— Откуда, изверги?

— Да какие ж мы изверги… — засуетился было невзрачный, сутулый мужичонка со спитой рожей, прижимая к груди картуз, поспешно сорванный с головы. — Мы ж люди подневольные! Мы ж, товарищ командир…

— Твоих товарищей я, по закону военного времени, на суку вешаю… — сухо заметил Фёдор Фёдорович.

— Я хотел сказать, господин… гражданин… — смешался мужичок.

— Мы из Радужного, от тамошнего старосты… — выступил вперед детина в красноармейской шинели без петлиц, ростом чуть не вдвое выше сутулого.

— А тут чего? — нахмурился Беседин. — Чего в такую даль забрались?

Детина оглянулся на карателей позади себя, вопросительно уставился на мужичка, смотревшего ему в рот…

Тот поморгал воспалёнными глазками и, утерев картузом багровую пемзу носа, заговорщицки наклонился над столом.

Беседин отпрянул от его чесночно-сивушного духа. Бегающий взгляд мужичка (не ускользнуло это от командира отряда) жёг тетрадный листок, словно надеясь испепелить.

— Тут сегодня будет… — зашепелявил мужичок конспиративно, — …ихний гауптман полевой жандармерии, товарищ… тьфу ты, фюрер Эйхен Адольф.

Командир отряда и замполит переглянулись.

— Это ж во сколько? — напрягся Фёдор Фёдорович.

— Не раньше, чем совсем к вечеру! — поспешил успокоить его красномордый, махая картузом то ли Беседину, то ли товарищу своему.

— Тебе поверить… — проворчал Беседин и пододвинул к нему тетрадный листок. — На, пиши…

— Чего? Что? — отпрянул от листка мужичок.

— Всех полицаев Радужного… — встал из-за стола Фёдор Фёдорович, оправляя гимнастёрку под ремнём, — …перепиши. Пофамильно!

— Так, может, это… — торопливо скомкал листок трясущимися пальцами полицай. — На чистой бумажке? — он поискал глазами, куда выбросить комок.

— Что?! — рявкнул на него Беседин. — Такой список большой выйдет?! Иуда?.. — добавил он выразительно.

Выхватив смятый тетрадный лист, Фёдор Фёдорович решительно разгладил его ребром ладони на лакированной столешнице и припечатал перед вспотевшим полицаем:

— Этой хватит!

Всю эту сцену Тарас Иванович наблюдал с выражением изрядного недоумения на лице.

— На кой ляд тебе список тых Райдужных? Хто цих падлюк не знае… — пожал плечами Руденко, когда Фёдор Фёдорович отошел от стола.

— А не в том справа, Тарас… — промычал чуть слышно дед Михась. — Ты гляди, как он той бумаженции шарахается. Что твой чёрт ладана…