Книга Два берега - Стелла Чиркова

На форумах они выступали единым фронтом. К сожалению, для Мари единый фронт с Наташей обходился очень дорого. Стоило где-либо кому-либо недостаточно корректно заспорить с Мари или даже употребить в ее адрес какое-либо язвительное замечание — Наташа тут же бросалась на защиту подруги. Причем по-прежнему вела себя как рыночная торговка — хамила собеседникам, выворачивала их слова наизнанку, поливала людей грязью и призывала восхищаться Мари, перечисляя ее бесчисленные добродетели. Результат оказывался вполне предсказуемым — собеседники или звали на помощь модераторов, и те выгоняли Наташу (а Мари приходилось уходить из солидарности), или начинали писать гадости в ответ, причем Мари доставалось ничуть не меньше, чем подруге: и ее внешность, и обстановка на ее фотографиях, и ее умственные способности подвергались тщательнейшему издевательскому анализу. После чего беседа окончательно перерастала в базар силами Наташи, которая не терпела ответных действий. Приходили модераторы. Закрывали тему. Наташу и главных участниц предупреждали, что они нарушили правила. Наташа оскорблялась и хамила модераторам. Ее выгоняли — Мари покорно уходила следом. Она понимала, что Наташа во многом не права, но искренне верила, что подруге мешает быть корректной слишком большая любовь к ней. А за большую любовь в наше время можно многое простить — уж хамство и агрессивность, направленные на других, — точно.

Мари думала, что у Наташи есть четкое разделение на «свои-чужие». И ради своих Наташа выложится вся — сделает возможное и невозможное, а если своих обидят — порвет на мелкие клочья любого. Чужим же можно и хамить, и посылать их куда подальше, и вообще не затруднять себя особой вежливостью. Честно говоря, Мари коробило, когда она видела, как Наташа ведет себя в общественных местах, с чужими, ради которых не стоит стараться. Даже пожилым людям Наташа никогда не уступала место в транспорте.

— Это еще надо разобраться, кто больше устал, — объясняла она Мари. — Я с работы, например, еду, а бабка куда прется в час пик? Ей что, другого времени нет в вагон лезть?

Мари вздыхала, но знала, что недостатки есть у всех, к тому же жизнь очень сильно обидела Наташу, вот она и превратилась в ежика с колючками, а внутри-то она настоящая — нежная, мягкая, заботливая. Мари искренне удивлялась, почему мужчины не ценят многочисленных добродетелей ее подруги — и умная, и хозяйственная, и кулинарка знатная, и детей обожает, и мужчинам многое прощает, и деньги зарабатывает, а если ею заняться, будет очень красивая и сексуальная. К тому же Мари была уверена, что, если издать Наташины любовные романы — эффект будет ничуть не хуже, чем с сотнями других томов, захламляющих прилавки, — у Наташи, по крайней мере, нормальный язык и грамотная редакторская правка — она все-таки профессионал.

Мари часто звонила подруге — в основном просто поболтать о жизни или поделиться какой-нибудь радостью — ведь в легкой жизни Мари одна радость сменялась другой. Девушке очень льстило, что Наташа охает и ахает над ее рассказами, называет ее самой умной и самой обаятельной среди всех, кого она встречала в жизни, и по-доброму завидует ее внешности и успеху у мужчин. Другие подруги Мари, наоборот, готовы были поддержать в неприятностях и даже помочь решить проблемы, но радоваться ее успехам не могли: или быстро сворачивали разговор, или пытались «раскрыть глаза», «спустить с небес на землю», то есть искали в происходящем что-нибудь плохое и пророчили трагический исход. В зависти они не признавались, наоборот, оскорблялись за такие предположения и быстро рвали с Мари. А Мари не хотела жить, как учила ее мама, скрывая свои успехи, не хвастаясь и не делясь с кем-то откровенно. Может, так и проще — но ведь скучно.

Митю Наташа оценила сразу. С первой же встречи. Незаметно показала большой палец, а попозже, пока он ходил за тортиком к чаю, честно призналась:

— Просто супер. Лучший мужчина, которого я встречала в своей жизни.

— Льстишь? — промурлыкала Мари, веря подруге на сто процентов.

— Ни капельки. Он действительно очень классный — и красивый, и умный, и поет так, что сердце заходится, и заботливый, и смотрит на тебя… Короче, видно, что вы — отличная пара.

— Мне с ним повезло.

— На редкость. Но ты это заслужила — ты тоже красивая, умная и самая лучшая в мире.

Мари рассказала Мите о Наташе и попросила его что-нибудь придумать, чтобы помочь, — холостой друг, а лучше несколько, чтобы выбрать — и таких, которые реально хотят завести семью, которым нравятся полненькие уютные девушки. Митя сказал, что такие есть, и вообще, большинство его друзей любят как раз полных и хозяйственных — и обещал вопрос решить. Не успел.

Когда у Мари случилась трагедия, первым делом она вспомнила именно про Наташу — если подруга лучше всех умела разделить счастье, значит, она утешит и в горе. Действительно, Наташа бросила все дела, мгновенно прилетела по первому звонку, разобралась с милицией, кое-как прибрала в разрушенной квартире, сделала что-то поесть, а потом сходила с Мари в отделение. А потом у Наташи наклюнулась какая-то новая перспективная работа, и она сказала, что приезжать больше не сможет и в гости временно тоже не зовет — очень важные дела, постоянно занята. Мари стала ей звонить и рассказывать, как идут дела, тем более что подруга во всех подробностях расспрашивала о каждом эпизоде: кто что сказал, что сделала Мари, что из этого вышло.

Потом назначили первое заседание суда, и Наташа выкроила время, чтобы прийти и поддержать подругу. Мари в очередной раз поразилась, сколько вокруг нее собралось хороших и чутких людей, чуть не расплакалась и только усилием воли сдержала порыв.

Какой же хорошенькой была Мари, когда маленькими, но уверенными шажками, с гордо поднятой головой вошла в зал суда! Совсем еще девочка — с нежным личиком и крошечными ручками-ножками, тоненькая, как стебелек, она несла перед собой большой круглый животик. Мари казалась ожившей куклой в своих розовых плюшевых вещичках, с серьезно-надутыми губками и смоляными локонами. Наташа торжественно вела ее под руку, как жених невесту к алтарю. Пожилой прокурор внимательно посмотрел на девушек и закопался в бумаги, периодически продолжая коситься на Мари. Адвокат, нанятый по совету знакомых, занял свое место, еще раз сказал перед этим, что дело не безнадежное и сделать кое-что можно. Вскоре конвойные привели Митю — уже с чистыми, хорошо уложенными волосами, гладковыбритого, в новой, слишком яркой майке и обтягивающих джинсах, незнакомых Мари.

— Наверное, Ирочка ему покупала, — шепнула Мари Наташе, — я бы ни за что не выбрала такую пеструю, да еще к ярко-голубым джинсам.

Наташа промолчала и ободряюще сжала пальцы подруги. Ладошка Мари тонула в ее крупной руке.

Ирочка прибежала буквально за две минуты до того, как прозвучало традиционное: «Встать! Суд идет!» С ней прибежал мальчишка лет пятнадцати, с жидкими длинными волосенками и остановившимся взглядом олигофрена. Мари и Наташа жадно впились глазами в бывшую домработницу. Но Ирочка почти не изменилась, только подурнела. Под глазами лежали круги, лицо слегка вытянулось, как будто она голодала или пережила стресс. От уроков Мари не осталось и следа — опять волосы, завязанные в хвост, и щеки, которые можно увидеть со спины (хорошо хоть волосы покрашены в каштановый, а не родного серого цвета). Опять никакой косметики на маленьких глазках и бледных губах, опять прыщи россыпью не замаскированы тональным кремом, опять бесформенные брюки и балахонистая кофта на плосковато-широкой фигуре. Мари ощутила радостное злорадство и следом за ним ужас — она всерьез пыталась сравнить себя с Ирочкой.