Книга Кузен Марк - Элизабет Эштон

И тут, сама не зная почему, она вдруг сказала:

— Твои родители не любили друг друга, да?

Он изумленно взглянул на нее и стиснул зубы.

— Кто тебе об этом сказал?

— Элена. И наш брак был бы таким же, как у них, разве нет?

— Боже упаси! — воскликнул он. — Просто я видел, через какие унижения пришлось пройти моей матери, и поэтому хотел быть уверен, что… — он замолчал. — Ну ладно, сейчас это уже не имеет значения. — Его лежавшие на руле руки сжались в кулаки. — Мистер Престон намекнул мне кое о чем, но только я до сего момента не придавал этому никакого значения, хотя наверное, он и был прав. Полагаю, что во время той поездки в Париж, на котором ты настояла…

— А откуда ты узнал об этом? — перебила она.

— Ну, конечно, же я все узнал. Он сам мне сообщил.

— У тебя нет никакого права шпионить за мной!

— Только что ты говорила, что твой дедушка рассчитывал на то, что я буду за тобой приглядывать, — напомнил ей Марк. — Постарайся все-таки быть последовательной, дорогая, ладно? Просто ты там познакомилась с кем-то и решила предпочесть его мне.

Это предположение оказалось столь неожиданным, что Дамарис потеряла дар речи и изумленно уставилась на него. Марк же принял ее молчание за подтверждение правоты своих слов и продолжал:

— Тот парень, с которым ты ходила гулять, когда я заезжал к вам… как там его зовут… кажется как-то на "Д". Кто он?

Дамарис глубоко вздохнула. Она мгновенно поняла, что безобидная шутка Мэри дает ей шанс отомстить ему за все то унижение, которое ей пришлось пережить по его милости, а заодно и за его шашни с Розитой. Если ему можно устраивать маскарад, то ей это тоже не возбраняется.

— Очень хороший мальчик, — скромно сказала она. — Он меня любит.

— А чем он занимается? — Этот вопрос прозвучал резко и неожиданно, словно пистолетный выстрел. Но она быстро нашлась, и вспомнив о Дике Эверетте, ответила:

— Он очень перспективный автослесарь.

— Вот как? А что он делал в Париже?

— Обычно люди едут в Париж для того, чтобы отдохнуть и развлечься, неопределенно сказала она.

— Ясно. А ты уверена, что он любит тебя, а не твои деньги?

— Он не знает о том, что они у меня есть. Большинство людей в Боскасле считают меня продавщицей из магазина Мэри Брук?

Он презрительно поджал губы.

— Какая пара! Продавщица и автомеханик!

— Но зато настоящие, искренние люди, — твердо сказала она. — Когда любишь человека, то уже не имеет никакого значения, кто он и чем занимается.

— Значит, ты признаешь, что любишь этого парня?

Подумав о Дэвиде, Дамарис просто ответила:

— Я его обожаю.

Он пристально вглядывался в ее погрустневшее лицо.

— Так почему же ты мне сразу не сказала об этом парне, с которым ты… эээ… до того, как мы устроили этот дурацкий цирк на твоем дне рождения?

— А как я могла тебе что-то сказать? Я же не видела тебя, и к тому же не считала себя свободной; то есть, тогда все представлялось совсем по-другому.

— Хочешь сказать, что тогда ты еще не знала, что твой кузен Марк это я?

— В некотором роде, — уклончиво ответила она.

— Ну а если бы я, как ты и ожидала, оказался бы почтенным джентльменом, тогда бы ты не дала отсупного?

— Не знаю я, не знаю, — истерично выкрикнула она. — Когда я увидела дом, то поняла, что все изменилось, все уже не так, как прежде…

Он грустно улыбнулся.

— Все в жизни меняется, Дамарис. Не имеет смысла пытаться ухватиться за прошлое.

Он молчал, в то время, как она задумалась над справедливостью его замечания. Она приехала в Рейвенскрэг, надеясь продолжить свою жизнь с того момента, где она остановилась годом раньше, найдя замену дедушки в лице кузена Марка, но дело все в том, что изменилось не только все вокруг, изменилась так же и она сама. Рейвенскрэг уже не имел для нее того же значения, что и раньше, и Дамарис была вынуждена признаться себе, испытывая при этом некоторое чувство вины, что даже если бы сэр Хью был жив и поныне, то она уже не смогла довольствоваться лишь его обществом. Только Марк ничуть не изменился, он был таким же отчаянным, властным мужчиной, которого она встретила в Вальмонде, стремящимся подчинить всех и вся своей воле. Но сказанная им в следующий момент фраза показала ей, как сильно она заблуждалась на его счет.

— Ты приехала сюда, ожидая встретить точную копию своего деда, — тихо проговорил он, — а вместо него обнаружила меня. Парадоксально, но я одновременно и слишком молод для тебя, и вместе с тем слишком стар. Молодость тянется к молодости, и двенадцать лет в этом возрасте представляют значительную разницу. Ты еще была совсем маленькой, а я уже жил собственной, самостоятельной жизнью. Латиноамериканцы взрослеют очень быстро.

— Наневрное, в этом все и дело, ты слишком опытен для меня, печально проговорила она, прекрасно понимая в душе, что это совершенно не так. Ведь благодаря именно его взрослости, самоуверенности она и обратила на него внимания. Ее никогда не привлекали сверстники, казавшиеся слишком грубыми, самовлюбленными и инфантильными. Однако, опыт Марка в делах амурных радовал ее куда меньше, тем более, что он все еще продолжал его набираться.

Он осторожно прикоснулся к ее лицу своими ладонями. Вздрогнув от неожиданности, девушка вскинула на него глаза, но не смогла выдержать его пристального взгляда, который как будто пытался заглянуть ей в самую душу, и опустила веки с длинными ресницами.

— Значит… после того приема ты поняла, что даже Рейвенскрэг не стоит того, чтобы жертвовать ради него своей любовью? — спросил он.

— Я поняла, что поместье не заменит мне… не заменит мне все, искренне призналась она.

Он опустил руки и вздохнул.

— Да уж, если нет любви, то ее не заменит никакое богатство, согласился он, и Дамарис подумала о том, а уж не Розита ли убедила его в справедливости этого тезиса, но ведь, с другой стороны, ему вовсе не обязательно уезжать из Рейвенскрэга. Она уже отказалась от всех своих притязаний на поместье, официально заявив о своем отказе выполнять то злосчастное условие из дедовского завещания.

— Тебе следовало бы рассказать мне обо всем сразу же, как ты приняла для себя такое решение, — упрекнул ее Марк, — вместо того, чтобы прятаться и вводить нас с мистером Престоном в заблуждение. Хотя, с другой стороны, оно и понятно — бегала ты всегда очень быстро… — В его голосе послышалась насмешка, и сердце Дамарис дрогнула. Ей вспомнился Вальмонд, и та волшебная ночь, когда она бежала от него по залитой серебристым лунным светом лужайке, испугавшись ее поцелуя, и как звенели над садом соловьиные трели, и то, как нагнав ее, он спросил, уж не думает ли она, что он позволит себе попытаться соблазнить невесту самого кузена Марка. Вспомнив, как он посмеялся над ее чувствами, изображая из себя влюбленного, в то время, как его сердце принадлежало другой, Дамарис решительно настроила себя против него.