Книга Мед его поцелуев - Сара Рэмзи

— Я поклялся защищать тебя, Эмили.

— Я знаю, — сказала она, погладив его по бедру. — Но не каждую клятву можно сдержать.

Свои клятвы я намерен сдержать вне зависимости от того, сдержишь ли ты свои.

Щепки занялись пламенем. Рука Эмили замерла.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, дорогая. — Он отодвинулся от нее, взял полено и положил поверх стопки щепок.

Эмили села на пятки.

— Ты хочешь сказать, что я не намерена сдержать свои клятвы?

— Ты едва сумела выговорить слово «подчиняться», не говоря уж о намерении так сделать.

Он не знал, откуда взялись эти слова, — он не хотел поднимать эту тему, особенно сейчас. Но, хотя он и смотрел на пламя, не встречаясь с ней глазами, чувствовал, что вся его жизнь зависит теперь от ее ответа.

К тому времени, как она вновь заговорила, поленья уже вовсю полыхали.

— Я никогда не думала, что мне придется давать эту клятву. Особенно незнакомцу, который меня к этому принудил.

Малкольм вскинулся от этих слов.

— Я до сих пор для тебя незнакомец?

— Нет, конечно же, нет. И я хочу, чтобы ты знал, Малкольм, я собираюсь любить и оберегать тебя. И я рада, что раз уж мне пришлось выйти замуж и принести эти клятвы, что поклялась я в верности именно тебе.

Чудовище в нем слегка утихло, ровно настолько, чтобы он смог стянуть рубашку и бриджи и обернуться вторым покрывалом. А когда он вновь повернулся к ней, Эмили смотрела не на него — она смотрела в огонь камина, словно читая в нем будущее.

— Я тоже собираюсь оберегать тебя, если тебе это важно, — сказал он.

Эмили подняла взгляд. Завернутая в плед, с печальной улыбкой на губах, она выглядела как шотландская невеста из прошлых веков — размышляющая о дне, когда потеряет мужа.

— Когда мы прибудем в Лондон, ты можешь изменить свое мнение. Влиятельным мужчинам положено иметь любовниц.

Он сел рядом с ней и прижал ее к своей груди. От каменного пола тянуло холодом, но она была теплой и живой — куда более живой, чем он смел надеяться, когда искал себе идеальную хозяйку-распорядительницу.

Малкольм поцеловал ее в макушку.

— Этому мужчине не придется, дорогая.

— А нам обязательно возвращаться в Лондон? — спросила она слегка сдавленно, словно хотела обсуждать эту тему не больше, чем он собирался ей изменять.

— Я думал, ты хочешь вернуться к своим друзьям, — Малкольм попытался сохранить нейтральный тон.

— Я скучаю по ним, но мало тех, с кем мне действительно больно разлучаться. К тому же, Пруденс…

Она осеклась. Малкольм сжал ее плечо.

— Ты не помиришься с ней, если вам не удастся встретиться лично.

— Этого я и боюсь, — призналась она. Однако оставила тему, пытаясь разрядить атмосферу и придать веселости голосу, что вышло не вполне искренне и не вполне успешно. — Но горы — отличная компенсация. Здесь все удивительно мило.

Я могла бы десятки лет писать об этих местах и ни капли от этого не устала.

— Твои корреспонденты устанут гораздо раньше, — отметил Малкольм.

Она вздохнула.

— Но как ты можешь отсюда уезжать? Теперь я понимаю, почему ты никогда не ездил в Лондон. Да ты ведь и теперь не хочешь?

— Не хочу, — согласился он. — Но должен. Я принял решение.

Она играла с краем своего покрывала, совмещая полосы с узором на покрывале Малкольма.

— Политика не самая приятная игра. И в парламенте слишком мало тех, кто беспокоится о проблемах Шотландии хоть на фартинг. Они не обращают внимания и на рабочий класс, который прямо у них под носом, не говоря уж о проблемах далеких арендаторов.

— Я знаю об этом. Но если я не попытаюсь…

Он замолчал. Дрова потрескивали, рассыпая искры огня до самого дымохода. Дождь колотил по ставням, защищавшим старое хрупкое стекло.

Эмили ждала, когда он продолжит. И Малкольм наконец нашел слова, которые были не вполне правильными, но все же отображали то, что он чувствовал.

— Я хочу, чтобы это место существовало для наших детей, и для детей наших детей, для всех поколений за ними. И если мне придется все время проводить в Лондоне, создавая нашему клану возможность жить на этой земле, пусть будет так.

— Все рано или поздно заканчивается, — сказала Эмили. — Даже Рим пал.

— Это не Рим, — ответил он с внезапной резкостью. Голос зазвенел, отражаясь от голых каменных стен. — Это мой дом. Наш дом. И я спасу его.

Какая-то часть его хотела, чтобы Эмили извинилась, попыталась успокоить его, сказала, что он сумеет его спасти.

Но она лишь уронила край его покрывала.

— Надеюсь, конец этой истории окажется таким, как ты хочешь, Малкольм. Но ты не сможешь спасти всех. Никто и никогда не мог спасти всех до единого.

Он поцеловал ее, чтобы заставить замолчать. Поцелуй перешел в нечто большее, как и все их поцелуи, а затем их любовь согрела даже холодные камни дома.

Но ее было недостаточно, чтобы разжать ледяной кулак на его сердце. Он спасет всех или погибнет, пытаясь это сделать.

Глава двадцать вторая

Несколько часов спустя Эмили удерживала факел над головой, чтобы Малкольм мог вернуть лошадей к двуколке. Гроза давно уже прошла, но он настоял на том, чтобы подождать, пока просохнет платье, не желая рисковать ее здоровьем в сыром платье или пристойностью в покрывале. Записка от Пруденс лежала в ее сумочке и все время пробиралась в мысли, а нервный узел в животе не отпускал. И хотя общество Малкольма позволило ей отвлечься, даже его не было достаточно для того, чтобы снова все исправить.

Малкольм запрягал лошадей, а Эмили обдумывала свою последнюю рукопись. Ее героиня, Вероника, оказалась поймана и заперта в древнем каменном особняке своего злобного дядюшки и вскоре потеряла все надежды на то, что ее бывший жених, Гастон д’Амберджис, спасет ее. История выходила довольно хорошей. Но теперь, когда она сама узнала, как выглядят в реальности каменные дома, она могла добавить к описаниям еще и холод. Веронике нужно было прочувствовать холод, пробирающий до костей, и сырость воздуха, застывающего в легких. И почувствовать обжигающий жар на коже, когда жених прибудет спасать ее, и знать, что он сделал все возможное, чтобы найти ее.

Эмили не могла записать все, что почувствовала в доме вдовы, и уж точно не могла позволить жениху раздеть Веронику — даже учитывая анонимность, она не позволяла себе подобных сантиментов. Но чувство того, что кто-то готов на все ради ее спасения, что кто-то пожертвует собственной жизнью ради ее комфорта, было из тех, в которые Эмили раньше просто не верила.

Малкольм вернулся в дом и вышел из него с двумя покрывалами. Одним он вытер сиденья, а второе постелил Эмили в качестве подушки.