Книга Частное расследование - Фридрих Незнанский

Вощагин вздохнул.

— А почему бы и не поверить, — сказал он серьезно и грустно. — Что только не бывает в этом мире, все бывает. Давайте-ка вернемся в кабинет.

— Если вы еще не устали…

— Признаться, устал слегка.

Вощагин действительно выглядел не ахти, но Турецкий все же решил попробовать сыграть ва-банк по горячим следам. Придя к Вощагину в другой раз, Турецкий рисковал бы попасть на совершенно иное настроение. Терять ему было, в сущности, нечего.

— Я вас еще чуть-чуть побеспокою.

— Беспокойте.

— Я, собственно, вот что хотел узнать. О разработках Грамова в плане психотронного оружия. Насколько это все реально и, если можно, тактико-технические характеристики того, что он успел создать.

— Вы понимаете, о чем вы меня спрашиваете?

— Я понимаю. Потому и спрашиваю.

— Нет, видно, все же не понимаете.

— Потому и спрашиваю, — с упорством попугая повторил Турецкий.

— Что вам ответить кроме «государственная тайна»? Кто чем-то подобным занимается или занимался в прошлом, дают подписку о неразглашении, вы разве не слыхали ничего об этом?

— Да нет, слыхал, конечно.

— Так что ж тогда?

— Тогда? Тогда. — Турецкий встал. — Тогда спасибо и на этом. Серьезно: был очень рад и познакомиться, и поговорить.

Взаимно.

— Чтобы вы не волновались, скажу вам сразу, как начальнику первого отдела: я здесь еще побуду, поброжу. Не против?

— Я не против, если вы маршрут и цель сообщите.

— Ну, я б хотел в подвал спуститься, где мой тесть погиб. Хотел поговорить еще раз с его механиком, который с ним работал. И на глазах которого Грамов погиб. У меня к нему вопросы.

— К кому к «нему»? Вы говорите о Ерохине, я полагаю?

— Да, наверно. — Турецкий мельком глянул в записную книжку. — Ерохин, точно. Вячеслав Анатольевич…

— Вы с ним не сможете поговорить, его у нас уже нет.

— Уволился?

— Трагически погиб.

— Вот как? При каких обстоятельствах?

— Поехал в середине декабря на Истринское водохранилище порыбачить…

— И там ушел под лед?

— Нет. Ночью, по дороге на рыбалку, остановился автомобиль заправить. И задумал покурить…

— Взорвался?

— Не то слово. Как говорят, слава Богу, что ночью, кроме него, никто другой не заправлялся…

— Сотрудники бензоколонки уцелели, верно?

— Да, они спаслись. Но совершенно, знаете, случайно. Один, говорят, пошел до ветру, не знаю уж зачем и почему, но — в перелесок, рядом. А второй, его напарник, испугавшись, что первый заснет прямо на снегу, пошел за ним. И тут случилось. Оба уцелели.

— Необходимые свидетели, — процедил Турецкий сквозь зубы.

— Что-с?

— Я говорю, свидетели остались.

— Слава Богу! Ведь от Ерохина-то самого остался только прах. Пыль. Порошок.

— Знакомая картина.

— Ужас.

— А Грамов, говорят, его ценил?

— Ценил безумно! Что вы! Золотые руки! Со слов мог сделать что угодно! Никаких чертежей не надо. Но пил, признаться, безбожно, земля ему пусть будет пухом.

— А ГБ его не пробовали к себе сманить?

— Нет, даже не пытались, насколько мне известно. Во-первых, пьяница, как я уже сказал, а во-вторых, чрезвычайно невоздержан на язык, болтун.

— Ну? А разве Грамов сам, при жизни, не причислял все это к недостаткам?

— Не причислял. Про выпивку — имел довольно жесткий, но мягкий вместе с тем подход: ты пей, да дело разумей! Ерохин этому принципу вполне соответствовал: пил, лишь когда работы не было. Замечу, кстати, всю работу делал быстро и очень качественно. Работа есть — он р-р-раз! — и нет работы. Ах, нет работы? Можно по чуть-чуть. А что касается болтливости, так Грамов сам, прости меня Господи, изрядный балабол был, зубоскал. Они с Ерохиным на пару могли кого угодно замотать. Такие язвы были оба. Желчны, циничны, хамоваты, а впрочем, не без шарма, знаете, бывает даже, это успокаивает.

— Согласен, да, бывает. За все спасибо, пойду я вон.

— Ну что ж. Идете вон? Идите вон.

Турецкий обернулся в удивлении.

— Типичная острота в духе Грамова — Ерохина. Я просто вам изобразил.

— Спасибо. Вы мне очень помогли. Действительно. Я крайне вам признателен.

— Служу Российской Федерации, — устало выдохнул Во-щагин. — Служу, служу, пока не сдохну.

Турецкий заскочил на службу и сразу вытянул Сергея в коридор.

— Вы прямо на ловца, что называется, и зверь бежит, как говорится…

— Зверь — это ты, опять, в который раз… — перебил его Турецкий. — Значит, так, истребуй из нашего архива дело о катастрофе в «Химбиофизикс» от двадцать девятого июня сего года… В этом деле меня интересует лишь одна деталь. А именно — останки Грамова. Понял? Больше ничего. Заключение судмедэкспертизы. Почти наверняка там будет: «обгоревшие костные останки» — и только. Я почти уверен.

— Я тоже, знаете. Такой пожар. Едва ль волосяной покров на Грамове остался.

— Волосяной покров, конечно. А остальное — ты не прав: ведь человек состоит из воды на девяносто два процента. И даже если танк сгорает, с боеприпасами — те рвутся внутри башни и полная заправка была у танка, то и тогда останки обгоревших мягких тканей остаются. Понял? Ты сам подумай, сколько надо жечь на сковородке килограмм говядины, чтоб превратился в порошок?

— Я понял. — Сергей сразу посерьезнел.

— Так вот. Берешь в архиве дело и читаешь одну строчку. И если там написано «останки обгоревшей костной ткани», то дело в шляпе или почти.

— Что дальше, если только костной?

— Тогда ты организуешь быстро нелегально эксгумацию. Естественно, останков Грамова А. Н.

— Побойтесь Бога, Александр Борисович!

— Я Бога не боюсь, а уважаю. Да ты не трусь, тебе-то самому работать не придется. Позвонишь в МУР, вот телефончик, там Слава Грязнов работает, мой друг. Он специалист по этим, ну по «археологам», которые могилы разрывают, — медали, ордена, коронки золотые. Скажешь, от меня. И он тебя сведет с кем-нибудь из своих, внедренных к «археологам»… Ты им задание подкинь — останки Грамова за десять тысяч, понял? Останки сунешь в НИИ судебной медицины на экспертизу, нашли вот, дескать, на задворках одного кафе. Нашли сейчас же после выходных… В понедельник, например, пришли, увидели. Коза? Корова? Женщина? Мужчина? И сколько лет владельцу было, когда умер? Что сие означает? Чьи останки? Все. И им ни звука больше. Посмотрим, что они решат.