Книга Пират моего сердца - Донна Валентино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как она могла выяснить это? «Извини, дорогой, между нами что-нибудь было? И как тебе понравилось наше первое совокупление?» Аннелиза представила, что должен чувствовать мужчина в первую брачную ночь, когда его жена признается, что лишь недавно была в объятиях пылкого любовника. Если допустить, что Питер только что совершил с ней сношение, то, услышав, что она этого не заметила, он может окончательно взбеситься.
Впрочем, ей не следовало особенно удивляться тому, что муж выглядел таким сердитым и расстроенным. Интимный акт, состоявшийся этой ночью, должен был напомнить ему, как мало времени прошло с момента утраты ею невинности. Наверное, тот факт, что она пришла в его дом обесчещенной, несмотря на видимое смирение, доставил ему беспокойства больше, чем он поначалу предполагал.
Но, в конце концов, должны же быть и у нее какие-то телесные ощущения, подтверждающие, что ею обладали. Или…
Вдруг между ними так ничего и не произошло? Когда ей снова пришла в голову эта мысль, у нее невольно вырвался слабый стон облегчения.
Питер тотчас повернул голову и сразу расставил все точки над i.
– Предупреждаю, – грозно сказал он, – никаких напоминаний! Я этого не потерплю. Сегодня ночью я не владел собой. В какой-то момент я потерял контроль. Но тебе лучше забыть об этой безобразной сцене, потому что теперь ты моя. Моя! – Злобно прорычав это, он пулей вылетел из комнаты.
Аннелиза долго лежала без сна. О, если бы душа ее сделалась такой же бесчувственной и немой, как и ее тело!
Уже на следующий день выяснилось, что от нее в этом доме требовалось очень немного.
– Утром и вечером вы должны обязательно завтракать и обедать со мной, – заявил Питер. – Мне ужасно недостает настоящего голландского языка, чистой речи, не засоренной дикарским жаргоном.
– Вы правы, – согласилась Аннелиза. – И еще я бы охотно вела хозяйство, – тут же добавила она, помешивая палочкой из сахарного тростника в лимонном отваре.
– Меня вполне устраивает порядок, установленный Хильдой, и я ни в чем не позволю его ломать. К тому же тебе нужно беречь силы. Ты должна полностью посвятить себя материнству. Говорят, что в этом климате физическая нагрузка чрезвычайно вредна для женщин, долгое время проживших в Нидерландах.
Аннелиза тут же вспомнила, как подчас была нелегка ее прежняя жизнь, когда она вместе с матерью крутилась как белка в колесе, неся на своих плечах огромную ответственность. При той невероятной занятости она часто мечтала о передышке. Теперь ее ожидало сплошное безделье, способное свести с ума.
– Итак, – чуть слышно подвела она итог, – утром и вечером я должна беседовать с вами, а ночью услаждать вас в постели.
– Что до последнего, ты будешь делать это только по необходимости, – поспешно сказал Питер. На лице у него проступил тусклый румянец. Пожалуй, впервые с момента их встречи он выглядел не слишком уверенно. – Я все размышляю о том, что произошло этой ночью…
– Вы… вы велели мне все забыть.
– Можно подумать, что это возможно! Я не настолько самонадеян, чтобы поверить, будто убогие извинения за первую брачную ночь успокоили тебя.
Теперь она знала точно: Питер был совершенно нетерпим к любым проявлениям страсти или эмоций. Не зря же он потребовал, чтобы она не напоминала ему о случившемся ночью.
– Мне очень жаль, Питер, – сказала Аннелиза, – что осуществление ваших прав оказалось для вас таким неприятным делом.
– Осуществление моих прав…
Румянец на лице ее мужа сначала сгустился, а затем совершенно исчез, когда он прямой как стрела вытянулся вверх в своем кресле и посмотрел на нее прищуренными глазами.
– Гм. Мускатный чай – он в самом деле настолько притупил твой разум прошлой ночью?
После того как она нехотя кивнула, Питер откинулся на спинку кресла, и уголки его рта приподнялись в инквизиторской улыбке.
– Возможно, это и к лучшему, – пробормотал он.
Аннелиза никак не могла взять в толк, отчего ее муж вдруг так развеселился. Одно ей было ясно: уверенность, которую Питер, как казалось, утратил надолго, теперь вернулась к нему.
– Извините, я очень сожалею…
– И не без оснований. Любопытно, почему моя драгоценная женушка не может вспомнить, что с ней было в первую брачную ночь? Ты даже не поняла, провалилась моя попытка или я выполнил свое дело как настоящий жеребец, во всем блеске мужской мощи.
– Обещаю, что следующей ночью я буду внимательнее, – прошептала она.
И тут в глазах Питера промелькнуло такое откровенное презрение, что Аннелиза содрогнулась.
– Думаю, этого не потребуется. У меня есть все основания предполагать, что ты уже носишь плод между своими прелестными бедрами, так что я не вижу необходимости повторять малоприятный опыт прошлой ночи, по крайней мере до того времени, когда в этом деле наступит полная ясность.
Аннелиза молча проглотила оскорбление. Разум подсказывал ей, что все равно Питер вряд ли когда-нибудь проникнется к ней любовью и доверием. Однако не это ее волновало. Она сосредоточилась на единственной фразе: «…не вижу необходимости повторять малоприятное занятие прошлой ночи». Значит, Питер не придет к ней ни этой ночью, ни следующей, ни любой другой, пока не выяснится, зреет ли в ее утробе плод.
Она обхватила руками живот и начала мысленно произносить молитвы.
– Эй, на дереве! Голландец ты или англичанин? Голландец или англичанин? – Крик над водой прокатился на обоих языках.
Майкл осторожно приоткрыл глаза. Свет, пробивавшийся сквозь пушистые ветви деревьев, заставил его поморщиться. Два дня он безуспешно вглядывался в солнечную лазурь моря, и сейчас у него не было уверенности, что жизнерадостный лодочник, махавший ему рукой с небольшого ялика, не просто плод утомленного воображения, а реальный человек.
– Эй! – хрипло отозвался он и сделал слабое движение рукой. – Я англичанин.
Лодочник заулыбался во весь рот, и Майкл понял, что, объяви он себя голландским подданным, очень скоро ему пришлось бы опять тоскливо смотреть в пустое море.
– Сэр, вы там просто отдыхаете или вам нужна помощь?
– Я бы не возражал куда-нибудь переправиться отсюда.
– Если вы в состоянии заплатить…
– Отвези меня на Ран-Айленд, там за меня обязательно кто-нибудь заплатит.
Лодочник кивком подтвердил, что сделка состоялась, затем погрузил весло в воду и направил лодку к острову.
Майкл попробовал пошевелиться – и тут же сморщился от мучительной боли. Человек – не голубь, и его природа не позволяет ему селиться на деревьях. Тем не менее два дня назад, едва выбравшись на берег, он тут же влез сюда и устроился на самой высокой и широкой развилке, не без основания решив, что так ему будет легче заметить какую-нибудь лодку. Помимо этого, ему следовало опасаться прилива, который мог смыть в открытое море даже сильного пловца, – после всех его усилий по собственному спасению это было бы слишком обидно. Не хватало ему только утонуть во время прилива. Вот почему все это время он терпеливо сидел на суку, почти не двигаясь и умирая от жажды, хотя у берегов его миниатюрной гавани плескался целый океан воды. Иногда ему даже казалось, что для него было бы лучше оставаться в своей тюрьме на «Острове сокровищ». Там по крайней мере у него были пища, вода и даже нечто гораздо большее.