Книга Капля света - Ольга Егорова

— Маргарита Станиславовна, а мясо можно уже сегодня? — почти заискивающим голосом спросил пожилой мужчина, у которого на прошлой неделе Рита удалила пораженные три четверти желудка.

— Ну что вы, Семен Петрович. Вам сейчас, кроме бульона и овощных отваров, пока нельзя ничего.

Рита улыбнулась.

— Забыли уже, как позавчера только от боли кричали, когда вам первый укол прозерина сделали? Если сейчас Хоть кусочек мяса съедите, будет то же самое.

— Правда? — испугался больной.

— Правда, правда. Так что наберитесь терпения. На следующей неделе разрешу паровые котлеты.

— Паровые котлеты, — удрученно повторил больной. — А мне мяса хочется, настоящего…

— Может, тебе еще водочки с солененькими огурчиками? — донесся насмешливый голос с койки напротив.

— Тебе хорошо, Иваныч, тебя послезавтра выписывают.

— Чего ж хорошего, если все равно манную кашу жрать, — усмехнулся тот в ответ.

Рита улыбалась.

— Вы к нам почаще заходите, Маргарита Станиславовна. У вас улыбка такая теплая…

— Хорошо, буду заходить почаще. А вы не расстраивайтесь. Потерпите немного, будет вам и мясо, и водочка с огурчиками…

— Да ну! — оживился Семен Петрович; — Неужели и водочка?

— Месяца через два-три можно будет сто грамм, — подтвердила Рита. — Как раз на Новый год.

— Сто грамм, — пробурчал в ответ вечно недовольный Семен Петрович.

— А у тебя больше в животе-то и не поместится, — усмехнулся его сосед. — Сколько тебе отрезали-то? Три четверти?

— Попрощавшись, Рита вышла из палаты. В следующей палате было почти то же самое. Те же разговоры, та же беззлобная ирония, та же надежда.

— Жалобы есть у кого?

— Температура у меня не падает, Маргарита Станиславовна. Второй день уже.

— Сегодня сколько было?

— Тридцать восемь и три.

— Кровь сдавали?

— Сдавал.

— Я вам сейчас повторный анализ назначу. Завтра инфекциониста пришлю и уролога. У меня подозрение на почки.

— Опять операцию делать будете? — почти испуганно проговорил больной.

— Нет, операции не потребуется. Вам просто нужно будет пролечиться в другом отделении.

— В другом? Почему в другом?

— У нас ведь хирургия. Полостные операции. А урология в другом корпусе.

— Жалко. Я здесь уже привык.

— Не нужно привыкать к больнице. Больница — это временное пристанище. Да вы не расстраивайтесь, может, и не придется вам… Завтрашний осмотр покажет.

В этот раз на осмотр больных ушло почти полтора часа. За окном стало уже совсем темно, когда она наконец вернулась в ординаторскую. Старшая медсестра, Ирина, высокая тридцатипятилетняя женщина с огненно-рыжими кудрявыми волосами, постоянно выбивающимися из-под медицинского колпака, была близкой подругой Риты.

— Как прошел осмотр? — поинтересовалась она, едва оторвав взгляд от какого-то журнала.

— Нормально. Панкрушину в пятую палату завтра нужно уролога и инфекциониста. Мне кажется, какая-то почечная инфекция.

— Почечная?

— Судя по анализам. Ведь не просто так у него температура держится. Хотя заживление проходит вполне нормально, никаких нагноений нет. Ты там, что ли, кроссворд разгадываешь?

— Вот еще. Терпеть не могу кроссворды, ты же знаешь. Я себе тур выбираю.

— Тур?

— Я же говорила тебе. Хотим с мужем на Новый год съездить куда-нибудь. В теплые края.

— Не понимаю Новый год в теплых краях. Без снега, без елки, — задумчиво возразила Рита.

— Ой, Рита, ну что за детство. Скажи еще — без деда Мороза.

Рита улыбнулась в ответ. Возражать не стала, но осталась при своем мнении.

— Ну и что, выбрала что-нибудь?

— Хочу в Египет. Но Египет — четыреста у. е. Боюсь, не потянем. Если бы хоть триста. А за триста — одна Турция. Славик в Турцию не хочет. У него в прошлом году в Турции приятель отдыхал. Не понравилось. И потом, знаешь, я ведь с детства мечтала пирамиды посмотреть. И Лизка у меня Египтом бредит… Господи, ну почему так дорого?

Рита промолчала в ответ. Вспомнилось, как они с мужем пару лет назад ездили по путевке в Крым. Как лежали вечерами на полупустом пляже, бродили вдоль теплой воды. Рита собирала на берегу камни. Разные камни причудливой или, наоборот, идеально ровной формы, гладкие, блестящие, мраморные, черные, янтарно-желтые… Павел сначала помогал ей, потом принялся ворчать, что достаточно уже этих булыжников, ведь их еще домой везти придется. Рита смеялась в ответ:

— Ну ты подумай, где еще такую красоту мы найдем. На Волге таких камней нет…

— Камни — они и есть камни, и тебе, Рита дорогая, уже, между прочим, не пятнадцать лет…

— А тебе, между прочим, тоже еще не семьдесят, старый ворчун!

Рассердился он тогда на Риту почти всерьез, шел рядом молча, никак не реагируя на ее восторженные высказывания по поводу очередного найденного «булыжника».

Это была единственная, пустяковая размолвка между ними. Все остальное время было заполнено счастьем, как был заполнен каждый день солнечным светом и безмятежным плеском волн. Соленый вкус на губах стал тогда вкусом их поцелуев. Обоим казалось, что эта поездка — их медовый месяц, и нет за плечами двадцати пяти лет с упружеской жизни.

Позже, вернувшись уже домой, Павел вместе с Ритой любовался «булыжниками» и помогал ей раскладывать их в Цветочных горшках. Они и до сих пор лежат между кактусами, напоминая Рите о море, о счастье… Счастье, которое казалось вечным. Нескончаемым, безлимитным. Кто знал, что пройдет два года, и оно превратится в воспоминание?

Рука сама потянулась к телефону. Часы показывали половину седьмого — у Павла сейчас как раз должен быть перерыв между лекциями. Набрала знакомые шесть цифр. Отмахнулась от привычной, назойливой мысли: «Зачем? Ни за чем. Просто так. Просто мне так хочется…»

— Здравствуйте, можно к телефону Селезнева?

— Вас, Пал Сеич, — ответил ей кто-то, и в следующую секунду она услышала голос мужа.

— Привет, Пашка.

— Привет, Рита. У тебя что-то случилось?

— Ничего не случилось. Я просто решила тебе позвонить. Просто так.

Сердце сжималось от боли. И вдруг она сказала, сама от себя не ожидая:

— Паша, мне страшно.

— Страшно? Чего ты боишься, Рита?

— Знаешь, у меня какое-то предчувствие нехорошее. Как будто что-то случиться должно.

Павел молчал некоторое время. Рита не могла видеть его лица, но чувствовала, что на этот раз ей каким-то непонятным образом удалось достигнуть того, что привычное выражение отстраненности на нем сменилось чем-то иным. Возможно, тревога Риты передалась Павлу.