Книга Рыцарь ночного образа - Теннесси Уильямс

— Оно должно стоять у шоссе, — ответил Гевиннер.

— Я думал о шоссе, — сказал Билли Спанглер, — но здесь оно гораздо удобнее для людей, работающих на Проект.

Он кивнул в сторону улицы, той, куда была обращена резиденция Пирсов и которая вела прямо к Проекту.

Гевиннер очень сожалел, что сильный гнев всегда затуманивал его сознание, и ему редко удавались мгновенные разящие ответы на те замечания, что бесили его. В таких ситуациях и голос у него отказывал в какой-то степени. Иногда он даже заикался. И поэтому вынужден был придерживать язык — и накаляться изнутри. Сила гнева могла быть такой, что в это время он бывал на грани эпилептического припадка. Вот и сейчас он не мог ни смотреть на Билли Спанглера, ни отвечать на его спокойную речь, ни даже поднять чашку кофе с блюдца. Он почти не мог двинуться — примерно с полминуты, или больше — пока Билли смотрел на него, опершись о переднее крыло кадиллака. Все, что он мог — накаляться и смотреть на кофе, пока Спанглер лениво продолжал говорить тем же самым невозмутимым голосом о преимуществах расположения кафе.

— Вы знаете, — говорил он, — они там, в Проекте, делают большую и важную работу. Я не хочу сказать, что знаю точно, и вообще, по-моему, быть слишком любопытным — это плохо. Но я знаю, хотя бы по тем крохам, что я слышал и видел, что тут замешана вся будущая безопасность нашей страны. Конечно, в городе произошли перемены, которые не всем нравятся, например, бизнес, возникший там, где были только частные дома, дым в воздухе, теснота. В кино так много народу, что приходится стоять в очереди, чтобы купить билет, а потом снова ждать, чтобы занять свое место. Но что делать, у нас быстро растущий город с процветающим бизнесом. Как у мистера Пирса вон там. У него столько различных работ, целая уйма, и не просто работ, а самых высших позиций. Самое главное — он руководит персоналом Завода, и еще он — член правления практически всех организаций и комитетов в этом городе. И с ним не каждый может поговорить. А к нам он заглядывает каждый день, даже просто улыбнуться или помахать рукой кому-нибудь. И я знаю, что он совсем не возражал против этого кафе, насколько мне известно, оно ему нравится. Я знаю, что оно ему нравится, потому что он сам мне об этом говорил, и он сдал мне в аренду кусок земли, на котором это кафе стоит!

Именно в этот момент Гевиннер перешел к действиям. Он сразу и целиком освободился от оцепенения, резко выжал сцепление, сорвав автомобиль с места с такой скоростью, что Билли Спанглер не успел поднять свой локоть с крыла, так что едва не потерял равновесие, а подносом, который все еще был прикреплен к опущенному окну кадиллака, его ударило по руке. Он закричал:

— Эй! — и Гевиннер услышал, что он побежал по гравию, как будто мог догнать автомобиль, но Гевиннер не оглянулся назад, он даже не притормозил, чтобы снять поднос со всем содержимым, а просто столкнул его с машины в тот момент, когда на двух колесах объезжал угол.

Последствия инцидента в автокафе не заставили себя долго ждать.

В тот же вечер Брейден грозно поднялся в обиталище Гевиннера в башне.

— Билли Спанглер только что приносил мне и Вайолет жареного цыпленка и сказал мне, что у него болит плечо. Я спросил его, что с плечом, и он ответил, что не хочет мне рассказывать, но в конце концов рассказал. Он рассказал, что ты был у него с жалобами на кафе, ты ударил его подносом по плечу, когда уезжал, и вышвырнул поднос и посуду на улицу. Теперь я хочу, чтобы ты объяснил мне, что все это означает, черт подери?

— Я верю, — сказал Гевиннер, — что Смеющийся Парень дал вполне разумный и точный отчет об утреннем инциденте в кафе, но касательно того, что это означает, то возможно, это означает, что тебе и маме не следовало сокращать расходы на мои путешествия, а надо было оставить их на том же уровне, а может быть, даже и увеличить.

Гевиннер стоял спиной к брату и для виду углубился в каталог своей громадной коллекции пластинок, большинство из которых были редкими коллекционными записями.

— Ну-ка, посмотри на меня, Принц!

— Да?

— Послушай, что я скажу тебе ради твоего же блага. Никто не появляется в этом городе, даже мой брат, чтобы это не узнал, не пронаблюдал и не проклассифицировал Совет Безопасности Проекта. Я имею в виду, что все неизвестные личности и типы, прибывающие сюда, классифицируются новейшей автоматизированной системой на три категории, «хорошие», «сомнительные» и «плохие» с точки зрения безопасности. Автоматизированная система и служба контрразведки проверяют, перепроверяют и переперепроверяют каждого новичка как в самом городе, так и во всех окрестностях. И вот что еще тебе надо знать — ради твоего же блага. Сейчас проталкивается, и очень скоро будет принято новое законодательство, позволяющее изолировать всех неподходящих пришельцев, и это слово — «изоляция» — может иметь несколько смыслов, но ни один из них не доставит радости изолируемому, Принц. Слишком многое поставлено на карту, слишком многое ожидается в глобальном масштабе, чтобы снисходительно относиться к темпераментным вспышкам и художественным выходкам, поэтому вот тебе план на завтра. Я поеду в Проект и высажу тебя у кафе. Ты пойдешь туда и извинишься перед моим другом Билли Спанглером, ты извинишься перед ним, и вы пожмете друг другу руки, и ты заплатишь за посуду, которую разбил, все это ты сделаешь завтра утром, а сейчас подумай над тем, что вас, неподходящих, терпят, но недолго, очень недолго, а потом вышвыривают из занятого делом общества, и ты уже израсходовал свой кредит, временный кредит. Ты меня понял?

— Прекрасно понял, — ответил Гевиннер, все еще оставаясь спокойным, — но могу предположить, что ты сумеешь избежать очень многих неожиданностей, имея изолированного брата по имени Гевиннер, если всего-навсего восстановишь вместе с мамой уровень моих расходов на путешествия до прежнего — или немного более высокого, учитывая инфляцию.

Ответ Брейдена на это высказывание был дан скорее нелитературным языком, и разговор между двумя братьями на этом прекратился.

Оставшись один в своей башне, Гевиннер открыл окно и стоял, вслушиваясь в слабый, но постоянный гул Проекта. Он был разлит в воздухе, как мурлыкание гигантского кота, который никогда не спит и не меняет свою угрожающе выгнутую позу.

Впервые в своей жизни, насколько он помнил, Гевиннер думал о Добре и Зле. Ему показалось, что он знал — холодно, абстрактно — что из них есть что, и знал также, что из них больше подошло бы ему.

Он чувствовал внутри себя вибрации, обратные по фазе тем, что исходили от Проекта.

— Я дурак, — подумал он. — Все, ради чего я здесь — это давить на мать и Брейдена, чтобы вернули мне мои деньги на путешествия. Какое отношение ко всему этому имеют Добро и Зло?

Но он продолжал стоять у окна, и чувство двух сражающихся вибраций нарастало в нем. Мррррр — вступал Проект. Мррррр — отвечал Гевиннер. И это казалось ему поединком равных, давало ему некую силу, вроде той, что босоногие хопи[44], топая ногами по голой земле, пытаются вызвать из ее темной горящей сердцевины.