Книга Последний солдат империи - Александр Проханов

У кладбища расположился небольшой раскоп археологов. Несколько женщин в косынках и их загорелый, в картузе, очкастый руководитель показали гостям пепельную, растворенную могилу, в которой, словно его насыпали из пригоршни костной мукой, лежал скелет. У виска желтого черепа лежало бронзовое зеленое украшение, сплетенное из тонких проволок. Одна из женщин кистью смахивала легкий прах.

― А вот эта находка, — сказал руководитель раскопа, — не сомневаюсь, станет сенсацией в мировой археологии. — Он протянул Прибалту стеклянный зеленый амулет с изображением горного козла. — Скорее всего, в этой могиле лежит жрец, сопровождавший в походе войско Чингисхана.

Амулет переливался, мерцал, словно был только что отлит стеклодувом и его не коснулась тысячелетним темнота могилы.

― Уверен, он станет украшением Историческою музея в Москве, — сказал Андрей Ермаков.

Мне кажется, его не следует увозить в Москву. Пусть останется в земле, которая его породила, — мягко возразил ему Мухтар Макиров.

― Ты веришь в языческую силу талисманов? — улыбнулся Ермаков. — Думаешь, потревоженный дух войны может выйти из могилы?

― Я верю в квантовую физику, в постоянную Планка.

― Вот и хорошо, — засмеялся Ермаков. — Тогда этот стнеклянный козел отправится в Москву. Но на фасаде атомной станции мы изобразим волшебного рогатого зверя.

― Как я вижу, достигнут консенсус, произнес Прибалт, употребляя новое слово, недавно вошедшее в политический лексикон. — Пусть едет в Москву. Хотя там у нас и своих козлов предостаточно. Все засмеялись. Археолог бережно принял в ладони стеклянное животное, и на пыльных ладонях оно светилось как изумрудная влажная звезда.

Они вернулись в город под вечер. Прибалт поблагодарил всех, простился. Отправился а отведенные ему правительственные апартаменты. А Белосельцев, приняв душ, надел свежую рубаху и, дождавшись, когда расплющенное красное солнце утонуло в море, отправился в бар, где ему назначил свидание Андрей Ермаков.

Выло приятно сидеть за высокой стойкой бара, наблюдая, как молодой кавказец-бармен ловко хватает сразу две бутылки. Опрокидывает горлышками в высокий бокал, мешая коньяк и шампанское. Кидает в шипящую смесь смуглую вишенку, кубик льда. Улыбаясь, двигает бокал смуглой длинной рукой: «Ваш шамнань-коблер».

Рядом, в сумрачно-золотом дансинге, танцевали. Покачивались в оркестре похожие на рыб мерцающие инструменты.

И в этой прохладе и меланхолической красоте не верилось, что где-то рядом лежит раскаленная марсианская пустыня, ноздреватая и пористая, как неостывшая лава,

Белосельцев испытывал ленивую сладость и умиротворение, как в прежние годы, когда завершались рискованные, почти невыполнимые разведзадания и он возвращал из горных ущелий, тропических болот, стреляющих джунглей, где на разбитых дорогах ждали его засады, фугасы, плен или пуля снайпера, — возвращался в прохладный номер отеля «Кабул», где вставал под шелестящий душ, или в китайском ресторанчике Пуэрто-Кабесас ел молочный суп с креветками. Вот и теперь была та же сладость, необязательная беседа с очаровательным умным Андреем Ермаковым. Главное было сделано. Проект «Ливанский кедр» подтверждался. Русская цивилизация и ее жрецы были обнаружены. Опасность московского заговора, которая еще недавно томила и мучила, теперь отступила, казалась больным преувеличением, столичным бредом. Белосельцев смотрел, как красиво тонцуют блюз молодые пары, а над их головами, словно серебряная рыбина, плывет саксофон.

Они обсуждали с Ермаковым научное открытие ленинградских биологов, которым удалось составить геном человека. Полный набор генетических признаков, определяющих физические, психические, а также нравственные черты личности, что открывает путь к бессмертию. К производству биологических запасных частей и установке их в человеке взамен износившихся.

― Быть может, это позволит постепенно освободить бессмертного человека от дурных привычек. Например, люблю выпить после удачно проведенной работы. Особенно «шампань-коблер», засмеялся Белосельцев, чувствуя, как пьянеет.

Мимо, после танца, проходила молодая пара.

― Не расслабляйтесь. К десяти часам вам нужно быть на постах, — негромко сказал им Ермаков, и они послушно кивнули.

В беседе они перешли от проблемы бессмертия к проблеме воскрешения из мертвых, которая, как оба они полагали, будет поставлена советской наукой в ближайшее время. Генная инженерия, сохраненные ткани мозга и костное вещество позволят воскресить таких людей, как Ленин и Николай Второй, что и станет реальным преодолением последствий Гражданской войны.

— А что если воскрешенные Первая Конная и Добровольческая армия Деникина вдруг выйдут из-под контроля? И нам снова придется делать исторический выбор? — трунил Белосельцев, чувствуя, как мягкие волны хмеля раздвигают бархатный сумрак и становятся видны струны электрогитары и перламутровый вензель на деке.

Мимо, держа на весу бокал с коктейлем, проходил невысокий, стриженный «под бокс» человек. Ермаков остановил его на секунду:

— Ты помнишь, что новый комплект бронежилетов складирован в третьем микрорайоне?

— Все под контролем, — ответил тот и удалился к дальнему столику.

Эти краткие фразы слегка удивили Белосельцева, но он отмахнулся от них, ибо предложенная Ермаковым тема и впрямь его волновала. Они говорили о проблеме гравитации, в условиях которой сотворялась земная жизнь. Бытие в открытом Космосе, в невесомости, делают ненужным человеку скелет, растению — стебель, а храму — колонны.

— Вполне допускаю, что для бессмертия понадобится только один мой интеллект, — пьяно пошутил Белосельцев. — А его можно будет поместить в бесхребетный пузырь, в гриб, в медузу. Знаете, есть такие грибы, которые выращивают в банке. Ведь это думающие грибы, — он вдруг вспомнил серый клейкий гриб, заключенный в банку, который находился в кабинете Чекиста. И как странно улыбнулся и подмигнул ему гриб, когда Белосельцев покидал кабинет. Это воспоминание позабавило его, и он ухмыльнулся.

К ним подошла девушка с красивой золотистой стрижкой, в полупрозрачном платье:

— Андрей, перевязочные материалы готовы, и я бы хотела передать их головным постам, которые выдвинутся в пустыню.

— Хорошо, — сказал Ермаков. — Только сделай это до десяти. До объявления комендантского часа.

— В чем дело? — спросил Белосельцев, глядя, как удаляется девушка, и к ней, обнимая ее за голые плечи, подходит юноша. — Какой комендантский час?

— Пустяки, — сказал Ермаков. — Итак, мы с вами говорили о гравитации...

Они пустились в обсуждение космической архитектуры, свободной от гравитационного насилия, которое испытали на себе Парфенон и кельтские домены, собор Святого Петра и Кельнский собор. Постепенно перешли к космической живописи, состоящей из спектров и оптических фантазий, согласившись с тем, что первым абстракционистом, певцом чистого цвета, был Данте в поэме «Рай».