Книга Дополнительный человек - Джонатан Эймс

– Где, как вы думаете, вы подцепили блох? – спросил я.

– Я думаю, Гершон набрался их от лошади в Нью-Джерси. Они, вероятно, забрались в его бороду, увидели, что я могу предложить им больше, и начали перебираться на меня.

Наша квартира напоминала выжженную пустыню, которую мы продолжали бомбить. У нас были тараканы, которые восстановили свое поголовье; у нас было несколько семей голубей, которые жили на подоконниках и стонали целыми днями и затем под фанфары улетали, как будто у них наступала неотвратимая пора мигрировать; и теперь у нас были блохи.

В тот вечер я пошел попить воды перед сном. Генри сидел на кровати в своем голубом купальном халате и рубашке от смокинга и рассматривал старый конверт с надписями.

– Что это? – спросил я.

– Список вещей, которые нужно сделать. Что в этом списке делают штаны? О да, я должен их починить. Ну, по одной вещи на каждый день. Что я сделал сегодня? Сходил к дерматологу. Все еще не заплатил подоходный налог. Меня засунут в тюрьму на многие месяцы. Заморозят мой банковский счет. Я уже начал переводить деньги в дорожные чеки, чтобы до них не добрались.

– Не можете ли вы найти кого-нибудь, кто заплатит за вас подоходный налог?

– Я не могу себе этого позволить. Все мои бумаги, над которыми следовало работать, остались в чемодане, но его украли в Польше.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Ну, никогда не было легко, и становится только хуже… Если в один день не сработало, попробуй в другой, – храбро сказал Генри, совмещая две свои персональные поговорки в одну для большего мужества.

Он положил список на кофейный столик рядом с кушеткой и, взяв бутылку одеколона-спрея, побрызгал лодыжки. Запах оказался невыносимо сладким.

– Для чего вы это делаете? – спросил я.

– Блохи начинают с ног и двигаются вверх. Я могу только надеяться, что одеколон их остановит, как ров с водой, и они потонут. Приношу извинения за то, что присовокупил их к нашей жизни.

Я заметил пару шортов – боксеров, натянутых на подушку.

– А почему ваше белье на подушке?

– Из-за блох, конечно. Они не оставляют меня ни на минуту. Я вынужден постоянно все стирать. У меня нет чистых наволочек.

Я заметил, что Генри устроил большую стирку в ванной, но не знал почему. Он держал свои тревоги втайне. Я предположил, что он не хотел понапрасну беспокоить меня из-за блох, пока не получит профессиональную консультацию.

– Что за жизнь, – вздохнул Генри и сунул в ухо затычку. – Блохи, проблемы с автомобилем, налоги. Не могу поехать во Флориду. Это все чересчур, что-то должно сдвинуться с места. И маска для глаз все еще не нашлась. Жизнь становится невыносимой… Это вуаль слез. – Он завязал оксфордскую рубашку вокруг глаз, сунул в ухо вторую затычку и обрел более счастливый вид.

– Я отправляюсь в землю дремоты, – объявил он.

– Ну, найдите успокоение хотя бы в снах, – сказал я. Мне не нравилось видеть его в окружении проблем.

– Шесть долларов? – спросил он.

– Нет. Успокоение. Найдите успокоение в снах, – повторил я громко, чтобы он мог расслышать меня сквозь затычки. Я стоял рядом с ним.

– Сны? Я не хочу снов. Я хочу забвения. Мои сны не приносят успокоения. Мне снится только один сон. Я уже готов выйти на сцену, но не знаю своих реплик. А занавес поднимается.

«У всего города блохи!»

На следующее утро на работе у меня произошел короткий, но досадный разговор с Мэри. Она стояла рядом с моим кабинетиком, на ней был беловатый свитер толстой вязки и темно-синяя шерстяная юбка.

– О, черт! – воскликнула она.

Выражение было достаточно восхитительным, и затем я увидел, как она бьет себя по голени. Я знал, в чем проблема, но все равно спросил:

– Что такое?

– Только что купила колготки, и они поползли.

– Очень жаль, – сказал я и улыбнулся своему сочувствию. Мэри покинула район моего кабинетика. Я намеренно соблазнил ее сказать «колготки», не осознавая, как сильно это меня обеспокоит. Я действительно обеспокоился, услышав первые два слога, вылетающие у нее изо рта: кол-гот… Колготки.

Для меня это был интимный термин. Но она этого, конечно, не знала. Сказав «колготки», Мэри раскрыла передо мной свою сексуальность: под белокуро – белокожей внешностью, под свитерами и юбками ее сознание было сознанием женщины, которая обнажена по утрам, которая натягивает колготки на превосходные гладкие ноги до самой задницы.

Мне нужно было слишком многое обдумать. Я не мог выбросить этот образ у себя из головы – колготки, натягиваемые на ноги. За этим последовала мысль о том, как она прошептала слово «колготки».

Я не знал, что с собой поделать, и решил отправиться в отель «Барбизон». Я бывал там как минимум раз в день, чтобы воспользоваться туалетом. Мне не нравился офисный туалет, потому что я был очень стеснителен. Там была жестянка с дезодорантом, но я чувствовал, что это признание вины, не говоря о том, что на самом деле запах становился только хуже. Другие люди в офисе пользовались дезодорантом, и я их не судил, но я боялся, что они не отнесутся ко мне с подобной же терпимостью. Кроме запахов, я также беспокоился из-за звуков. Я думал, что мои коллеги слышат меня в туалете даже сквозь шум вентилятора. Существовала также проблема ложного обвинения. Если бы я пошел в туалет и кто-то другой оставил после себя зловоние, а я не сделал ничего нежелательного, то после того, как я вышел и кто-то другой вошел – например, Мэри, – я был бы ложно обвинен. Так что я практически не пользовался туалетом в офисе. Я хотел быть храбрым и не иметь подобных комплексов, но они были глубоко укоренены. Так что я приобрел привычку ходить в отель «Барбизон» и пользоваться тамошним туалетом, что мне нравилось. Это было словно пробираться на шоу с Генри.

И теперь после Мэри и всего этого инцидента с колготками я грозил себе, что пойду в отель «Барбизон» и буду мастурбировать в туалете, если не перестану думать о ней. Но это была только угроза. Я никогда не прибегал к этому. Что, если бы охрана в отеле «Барбизон» поймала меня? Я остался сидеть за своим столом и нейтрализовал реакцию на Мэри обычной успокоительной мыслью: «Я могу просто пойти к «Салли».

Я бывал там пару раз с того субботнего вечера, когда Генри уезжал в Нью-Джерси. Но делал это только тогда, когда был уверен, что Генри не будет дома и он не узнает, что я выходил. Иногда я встречал там мисс Пеппер, но никогда Венди. Я не выходил оттуда с новыми девушками, но мне нравилось, как они клали руку мне на плечо и говорили, какой я хорошенький. После «Салли» я обычно ходил на пип-шоу, о котором думал как о магазине грудей или шоу грудей, и трогал там женщин. Запах дезинфектанта начал ассоциироваться у меня с удовольствием. Я сломался, опустился до следующего уровня бесстыдства и, как другие мужчины, мастурбировал у себя в будочке, касаясь женщин. Это стало заведенным обычаем – возбуждать себя у «Салли» и находить облегчение в лавочке грудей. Когда все было кончено, я покидал Сорок третью улицу и обычно несколько дней чувствовал себя больным из-за своего поведения, но недостаточно больным, чтобы больше туда не возвращаться.