Книга Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

И вот он видит перед собой звезду. Золотую звезду, которую мои родители поместили на окне, так чтобы весь город знал о том, что они потеряли на войне сына. Как будто город этого не знает. Но как бы то ни было, так принято.

Бедный Эндрю. Думаю, он не был готов к этому. Он бросает костыли и опускается на одно колено. Здоровое. Второе у него так сильно повреждено, что это стало причиной демобилизации. Но как мне кажется, даже на здоровое колено ему тяжело становиться. Но он словно не замечает боли.

Я все думаю, что он вот-вот заплачет, но он не плачет. Он как будто выплеснул всю свою печаль, всю, кроме слез. Сейчас, думая об этом, я ловлю себя на том, что никогда не видел Эндрю плачущим. Наверное, никогда и не увижу.

Моя мама видит его из окна. Она распахивает дверь, и из дома выбегает Никки, бросаясь прямо ко мне. Он так рад видеть меня. Как и я его, поверьте. Может быть, я неудачно выразился, когда сказал «видит». Разве он видит меня? Не знаю. Я не могу судить о том, что творится у собаки в душе. Но он носится кругами, подпрыгивает. Если бы я на самом деле стоял там, он бы запрыгивал на меня, как это делают все собаки испокон веку. А сейчас он прыгает в пустоту, во всяком случае со стороны это выглядит именно так.

Моя мать подходит к Эндрю, стоящему на коленях. Она обнимает его, и они плачут вместе.

Правда, Эндрю не плачет.

— Смотри, Эндрю, — говорит она сквозь слезы. И показывает на Никки. — Смотри, как он рад тебе.

И никто из них, похоже, не замечает, что Никки ни разу даже не взглянул на Эндрю.

* * *

А теперь мы все сидим на кухне, и Эндрю доедает уже второй кусок пирога. Тот самый, который он должен съесть за меня. Не могу сказать, что это справедливо, поскольку он не может по-настоящему оценить вкус этого пирога. Он всегда говорил про лимонный пирог: «Нормально». Не лучше, чем обычное печенье или ванильное мороженое. Хотя, возможно, тот кусок, что он ест за меня, кажется ему немного вкуснее.

Мама спрашивает: «Ты уже был у Мэри Энн?

Эндрю краснеет и опускает глаза, словно его уличили в чем-то недостойном.

— Нет, мэм. Еще нет. Мы переписывались, и я сообщил ей, что возвращаюсь. Но пока еще не звонил, нет.

— Да, но почему? Ты же знаешь, она наверняка захочет увидеться с тобой.

— Вы так думаете?

Моя мама вздыхает и направляется к телефону, который висит на стене возле холодильника. Судя по всему, пока меня не было, отец приобрел новый телефонный аппарат. Да и не только его. Повсюду я вижу новые вещи. Новая плита. Новый диван. Думаю, он старался хоть как-то восполнить ее утрату.

Она говорит с оператором, а Эндрю выглядит так, будто готов провалиться сквозь землю.

— Мэри Энн дома? Спасибо. — Она улыбается Эндрю, который вновь отводит взгляд. — Мэри Энн, угадай, кто сейчас у меня в гостях. Верно. Прямо у меня на кухне, клянусь. Может, ты придешь сегодня вечером на обед? Я зажарю пару цыплят. Они такие большие, так что наедимся досыта. Да, передам ему привет. Отлично. Жду тебя в шесть.

* * *

После обеда Мэри Энн предлагает моей матери помочь вымыть посуду. Мама даже слышать об этом не хочет. Она все пытается оставить эту парочку наедине друг с другом. Но Мэри Энн настаивает на том, что хотя бы уберет со стола.

Я вместе с ними на кухне и слышу, как моя мама говорит:

— Мэри Энн. Дорогая. Пожалуйста, пойми меня правильно. Может быть, пришло время, когда пора снять это обручальное кольцо. Ты же еще молодая женщина.

Мэри Энн застывает с открытым ртом. У нее такое выражение лица, будто мама только что предложила ей выбросить Робби в помойку или зажарить Никки на огне.

Она пытается сказать что-то, но ей не удается издать ни звука.

— Просто подумай об этом, милая, — говорит мать. — Подумай о том, что я сказала. Рано или поздно все равно придется.

Потом она выпроваживает всех нас в гостиную и произносит громко и весело:

— Я не приготовила никакого десерта, так что, Эндрю, тебе придется пригласить Мэри Энн на прогулку и купить ей мороженое.

При этом все знают, что на кухне осталось три четверти изумительного свежего пирога. Но Эндрю ведет себя, как настоящий болван.

Он говорит:

— О, я думаю, еды было достаточно. Я объелся. Правда.

Мать бросает на него взгляд, словно говоря: «Проснись».

— Но может быть, Мэри Энн хочется мороженого.

Он встречается с ней взглядом и улавливает скрытый в нем намек.

— Да, конечно. Мы пойдем прогуляемся по набережной.

Все незаметно качают головами. Мой отец. Моя мать. Я.

* * *

Теперь мы втроем стоим, облокотившись на парапет, и смотрим на море. Вернее, только двое опираются на парапет. И двое едят мороженое. Но все равно мы вместе.

Догадываетесь, о чем шел разговор? Весь вечер?

Он начался сразу, как только мы вышли из дома.

Мэри Энн говорит:

— Я хочу знать каждую мелочь, каждую минуту из того, что произошло на этой войне.

Так что Эндрю начал выкладывать все разом, и только к тому моменту, как мы дошли до набережной, стало очевидным, что Мэри Энн забыла добавить фразу «то, что касается Уолтера», поскольку, как я понимаю, она думала, что это само собой разумеется.

И вот уже битый час продолжается монолог Эндрю, и мы стоим на набережной, глядя на рыбацкие шхуны, которые маячат вдалеке.

Мэри Энн поднимает голову и наблюдает за чайками, которые выписывают круги прямо над нами.

— Помнишь, как он кормил их хлебом из бумажного пакета? Они всегда так радостно кричали. Интересно, радуются ли они сейчас?

Эндрю пожимает плечами.

— Чайки всегда кричат.

Мэри Энн, похоже, не слышит его слов. И продолжает:

— Он всегда был уверен в том, что они его знают. Он даже говорил, что, когда они кружат над головой, он словно слышит, как они кричат друг другу: «Смотри. Пришел тот парень с хлебом». Как ты думаешь, они узнали нас? Мы ведь часто приходили сюда вместе с ним.

— Хм. Не знаю, — говорит Эндрю. — Возможно. — Но можете не сомневаться, он совсем не это имеет в виду. Похоже, он чувствует себя неловко в этой настоящей жизни. Впрочем, Мэри Энн этого не замечает.

— Расскажи мне, как он погиб.

Ее просьба повисает в воздухе, и Эндрю становится вдвойне неуютно.

— Лучше тебе этого не знать.

— Нет, я хочу.

— Почему?

— Потому что это он. Это была часть его жизни. Я знаю все о его жизни до войны. Теперь мне нужно знать и эту часть. Я понимаю, что это было ужасно, но тебе все равно придется рассказать мне.