Книга Корпорация Богги - Эстер Фриснер

Дов задумчиво сдвинул брови и попытался уяснить все, что сказал Агпарак. Наконец он проговорил:

— Вы полагаете, что люди придут в галерею, увидят ваши работы и уйдут, готовые поклоняться Регису Филбину?

Настала очередь Агпарака смеяться.

— Я ожидаю, что, увидев мои работы, они уйдут, размышляя о собственной духовности. Я повидал слишком много людей, которые называют себя религиозными, хотя на самом деле они — всего лишь рабы привычки. Они осуществляют те же самые ритуалы, которые были знакомы их отцам и дедам, но никогда не задумываются над тем, что значат в этих ритуалах слова и действия. Они не чувствуют духа внутри себя. Вера должна быть частью жизни, чем-то таким, что вас действительно волнует, как то, чтобы не пропустить показ любимого игрового шоу по телеку каждое воскресенье, как привычка «болеть» за любимую команду. Подумайте о том, что потеряли многие люди, мистер Богги, — потеряли, хотя никто у них этого не отнимал. А потом подумайте о том, что бы они могли иметь и насколько бы это обогатило их жизнь, если бы они только удосужились открыть глаза и увидеть.

Дов встал и торжественно пожал заскорузлую руку скульптора.

— Вы можете рассчитывать на мою поддержку, мистер Агпарак, — сказал он. — Могу ли я рассчитывать на вашу?

Агпарак помедлил с ответом.

— Я вам уже говорил, что ваша сестра здесь побывала? — спросил он.

Что-то в том, как он это сказал, заставило сработать сигнализацию в мозгу у Дова. «Ой-ой-ой... Так вот с этим парнем переспала Пиц? Не для того ли она это сделала, чтобы обеспечить себе его поддержку в деле захвата компании? Эта противная маленькая... Ну уж нет. Это не ее стиль. Но как бы то ни было, можно об заклад побиться: она его на свою сторону не перетянула. Но и вреда ей от этого большого не было, это точно».

Дов применил дружелюбную, покровительственную улыбку № 982 и сказал:

— Мистер Агпарак, я вас целиком и полностью понимаю. Вы хотите учесть все «за» и «против», прежде чем примете решение. Я к такой позиции могу отнестись только уважительно. Но еще большее уважение у меня вызвал ваш рассказ о тех целях, которые вы преследуете в искусстве. Но я говорю вам это вовсе не для того, чтобы к вам подлизаться. Говорю то, что думаю. Кому бы вы ни оказали предпочтение, для меня стало большой честью знакомство с вами. — Он отпустил руку скульптора и сказал напоследок: — Не откажетесь ли вызвать мне такси до аэропорта?

— Конечно, без проблем. — Агпарака явно порадовало все, что сказал Дов. И польщен он был — это тоже было явно. Он вытащил из кармана мобильный телефончик размером с пачку жевательной резинки, набрал номер и сообщил: — Машина уже выехала. Может, еще чашечку кофе, пока будете ждать?

— Конечно, спасибо. Легкого и сладкого.

— Какого?

— Шутите, да? Я там у вас в буфете на полочке заприметил банку «Максвелл Хаус», мятежник вы и популист в одном лице.

— Верно, есть там такая банка, но я-то насчет «легкого и сладкого» интересуюсь. Разве я хороший хозяин, если не спрошу вас: со сливками, «пятьдесят на пятьдесят», с цельным молоком, с однопроцентным, с двухпроцентным, с обезжиренным, с коровьим или с козьим, с белым сахаром, с коричневым, с «демерара», с гранулированным, кусковым, с рафинадом, с сахарином, с аспартамом?..

Дов заорал так пронзительно, что деревянная голова Алекса Требека раскололась надвое.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— Ты сказала преподобному Ассорти что? — требовательно вопросил Мишка Тум-Тум, и его пуговичные глазки в самом прямом смысле вылезли на пушистый лобик.

— Я сказала ему, что подумываю об уходе, — тихо и спокойно ответила Пиц. — Ну, ты же все прекрасно понимаешь: хочу отказаться от этого дурацкого соревнования за приз в виде поддержки моей кандидатуры, и пусть после смерти мамы компанию возглавляет кто угодно. Но ты-то почему себя ведешь так, будто это — невесть что, что-то такое необыкновенное?

Пиц взяла в аэропорту машину напрокат и теперь ехала к месту встречи, предложенному Сэмом Индюшачье Перо, а встретиться он предложил в туксонском торговом центре. Его выбор несколько озадачил Пиц, но не сильно. Она больше не отягощала свое сознание раздумиями о возможных задних мыслях всех тех, с кем ей приходилось встречаться. Если бы Эдвина знала, она бы так гордилась своей маленькой девочкой: Пиц наконец научилась плыть по течению.

Она — но не Мишка Тум-Тум. Единственное течение, которое сейчас представлял себе маленький плюшевый медвежонок, была река кипящей лавы в милю шириной, текущая... к какому-то мистеру Какого-Черта! Пиц извлекла медвежонка из дорожной сумки и пристегнула ремнем безопасности к сиденью рядом с собой, надеясь, что созерцание окрестностей успокоит его. И вообще она очень плохо себя вела с того самого момента, как поведала ему обо всем, что он пропустил за время посещения ею Купели преподобного Ассорти.

— Я так и знал! — вымолвил медвежонок, глядя в потолок салона взятого напрокат автомобиля — так, словно этот потолок был способен разверзнуться, и над ним возникли бы ангелы милосердия и унесли бы его прочь, и положили бы конец его страданиям. — Я так и знал, что это случится, если я хотя бы на секундочку, на одну-единственную секундочку закрою глаза. Я виноват. Во всем виноват я.

— Прекрати. Ноешь, как стереотипная еврейская мамаша, — тихо проговорила Пиц. — Помимо всего прочего, глаза закрывать ты не умеешь.

— Но тайм-аут я взять могу, а? — заспорил Мишка Тум-Тум. — Особенно если некоторые — не будем показывать пальцем — засовывают меня вверх лапами на самое дно своей дорожной торбы — туда, где доживают последние денечки древние, всеми забытые «тик-таки», и эти некоторые бросают меня там одного, во мраке. О, ты-то, конечно, считаешь, что лучшего я не заслуживаю. В конце концов, что я такого особенного для тебя сделал? Всего лишь отдал тебе годы — годы беззаветной любви, поддержки и руководства! Помогал тебе, щедро снабжал советами, неоднократно спасал и делал все, что было в моих силах, чтобы ты не выглядела идиоткой — а это бывало так часто, что на моих плюшевых лапках пальцев не хватит, чтобы сосчитать. Полюбуйся на эти лапки! Нет, ты только полюбуйся на них!

Он вытянул вперед все четыре лапы и устремил на Пиц умоляющий взгляд.

— Да что с ними не так? — спросила Пиц и тут же поняла, что жестоко пожалеет об этом вопросе.

— Не так? Ничего... если только ты не любительница лохмотьев! Когда меня только-только сшили, подушечки на моих лапках были замшевые! А теперь во что они превратились? Истрепались, изорвались, сносились и стали шифоновыми! Слышишь меня — шифоновыми! Вот скажи честно и откровенно: ты умерла бы на месте, если бы взяла бы ниточку с иголочкой, сделала бы стежочек тут, стежочек там, а может быть, даже снизошла бы до того, чтобы присобачить свеженькие заплаточки на мои многострадальные лапки? Но нет. На это у тебя нет времени. А вот на всякие там уходы, увольнения, на то, чтобы сдаваться, бросать, как это у вас говорится, полотенце, — вот на всякое такое у тебя времени выше крыши! Для такого ты время сама создаешь!!!