Книга Ultraфиолет - Валерий Зеленогорский

Бабушка ушла, мама дала Сергееву по роже, накормила и положила спать, подальше от неприятностей.

В конце учебного года старшина забрал Ольховскую на Крайний Север, где она до сих пор защищает со старшиной наши северные рубежи и не вспоминает мальчика с пятого этажа в Плотниковом переулке. Было да сплыло, дети выросли, а абортов и после было немало, старшина Герасим любил ебать свою Муму, так он ласково называл Ольховскую.

После возлияний и воспоминаний о прошлых сражениях за трусы Сергеев задумался, как провести остаток вечера: жена была на даче, сын собирался в клуб на неформальное пати, где дети небедных родителей изображали антиглобалистов и борцов с гламуром, они специально отрывали бирки на своих вещах, но не забывали напомнить папам пополнить счет на карточке.

Придумывать ничего не пришлось, позвонил поэт, который исполнял его заказ на день рождения товарища, Сергеев знал, что товарищ любит песни Антонова, он нашел поэта, рассказал некоторые детали его биографии, и поэт переложил бессмертные стихи советских поэтов на слова из жизни именинника, потом музыканты записали в студии диск, и товарищ был счастлив и рад, так вот, звонил поэт и пригласил на поэтический вечер двух авторов в музее Маяковского. Сергеев удивился, но потом решил, а почему бы нет, раньше он ходил в Политехнический и слушал, даже нравилось, товарищ тоже поддержал, он всегда любил новые места, где должны бывать новые девушки, у него в тот момент образовался дефицит, старые надоели, Интернету он не доверял, был негативный опыт – нарвался на дочь подруги старой, которую бросил пару лет назад, а тут новые люди, новая кровь, поэзия.

Пришли. Билеты по 400 рублей за стихи. Показалось неожиданным, что в пятницу людей, выбравших стихи вместо караоке, набралось человек 50 вместе с родственниками и любовницами, но за это спасибо. «Самая читающая страна, сплошное разводилово», – подумал Сергеев.

Леша на вечер не поехал, в тот вечер «кони» рубились со «спартачами», а это дерби старый фанат пропустить не мог.

Оглядев зал, товарищ Сергеева загрустил: любительниц поэзии было мало, те, кто был, уже от любили, а мужчинами товарищ не увлекался, воинствующим гомофобом был, только за это он любил столичного градоначальника, за остальное ругал, не любил он бывших коммунистов, прикидывающихся демократами, несолидно поклоны бить в храме – а где ты первые пятьдесят лет молился, сын мой, не в катакомбах, как первые христиане, забыли, как дружинили на Пасху, отслеживая отсталую советскую молодежь, бурчал под нос товарищ.

Сергееву, наоборот, тут нравилось: люди культурные, мало пьяных, только чудно слышать было стихи матерные, без тире и многоточий.

Сергеев слышал одного из них – седого с лицом мальчика, мужик он был интересный, его стишок на всех телефонах стоял, «Заибало», смешной такой стишок о том, как устал человек от всех и все его достало, он в журнале даже интервью с ним читал – пестрая биография: был богат, все просрал, теперь живет между небом и землей, как ваганты в прошлые века, и только девок любит, водку и стихи пишет веселые и пронзительные.

Второй знакомый поэт тоже хорош, но гладко выбрит, книги издает и дома живет, не шляется, печется о гнезде своем и детках, оба порадовали, потом пьянка была в кафе рядом: спонсор «ваганта» поляну накрыл для творческой молодежи. Сергеев с товарищем тоже пошли окунуться в творческий омут людей искусства.

Люди искусства тоже люди, после творческого голода они утолили телесную жажду, пили и ели активно, видимо, с продуктами у творческих людей бывают проблемы, так что смели все без остатка. Сергееву нравилось, он любил людей с хорошим аппетитом, к ним больше доверия, чем к тем, кто худеет или зашился, ну не пей, если не хочешь, зачем это членовредительство, сначала «торпеду» в жопу зашьешь, потом чип в голову, ну и что потом? Терпеть надо пороки свои, постоянно находиться в диалоге с организмом, уважать его, в конце концов: хочет он солененького в два часа ночи – дай ему, уважь, он тоже ответит, когда край наступит, даст умереть спокойно и быстро.

После насыщения пищей богов (водкой и селедкой) творцы заговорили о прекрасном.

То говно и это говно, МХАТ – говно, Большой – большое говно, а Малый – малое.

Булгаков – переоценен, Достоевский – миф, Гоголь – некрофил.

– А что хорошо? – виновато спросил Сергеев.

– А ничего, все загадили демократы, – ответил главный с бородой.

Сергеев видел его по телевизору, он всегда брызгал слюнями и вещал: скоро придет Армагеддон, он грядет, – но никто его не боялся. Сергеев помнил его еще в восьмидесятые, он создал театр то ли на шестах, то ли на гвоздях, ставил Достоевского на шесты, а Гоголя бросал на гвозди, про что, было непонятно, как и в политике, где он считался экспертом по всему, от экологии до политической гинекологии. В старое время его бы к телевизору не подпустили даже смотреть с приличными людьми, а теперь плюрализм, каждый лает, если не против ветра. А он против ветра и раньше не ссал, берег почки и совесть незапятнанную, чего пятнать, если нечего.

Устал Сергеев от вечного российского пиздежа про конец культуры. Поэт подошел, сына представил своего, тоже поэта, но нетрадиционного.

– Против папы идет, – пошутил папа-поэт, – хочет создать новый язык в стихах, звезда сетевой поэзии с ником Болтконский.

Сергеев посмотрел на Болтконского: вроде нормальный, глаза хорошие, вроде моется, на футболке Че, в берете, понятно – анархист, поклонник Кропоткина.

– Что, нравится Че? – спросил Сергеев.

– Да, – ответил Болтконский.

– А работать пробовал?

– А я работаю, в Сети сутками сижу, людям помогаю выжить, кто повеситься решил или удавиться.

– Это понятно, – сказал Сергеев, – а кушаешь на что?

– А я мало ем и пешком хожу, не пью, почти ничего не трачу, в Сети деньги зарабатываю, помогаю по компьютерной части лохам, хватает на спокойную жизнь, людям не так много надо, если они не идиоты.

– Ну а дальше что делать будешь, когда детки пойдут или жена на маникюр попросит?

– Будет день, будет и пища, – ответил Болтконский и пошел на сходку таких же, как он, в клуб «Бедные люди».

Дело шло к полуночи, и Сергеев с товарищем решили ехать по домам, перебрав водки и новых впечатлений. Сергеев знал, что после таких вечеров долго не уснешь, количество чужой энергии из разных глаз взрывает мозг, надо какое-то время, чтобы эта энергия покинула тебя, только вода помогала изгнать чужое из головы, он уже представил себя в ванне, как раздался звонок, сын звонил тревожным голосом, и Сергеев сразу протрезвел.

– Я в милиции, в клубе была облава. – Назвал номер отделения, и связь прервалась.

Сергеев с товарищем бросились к машине и поехали выручать мальчика.

Сергеев сидел в ступоре, он не знал, как быть, стали звонить по знакомым, искать концы в ментовке, но люди в пятницу не чувствуют чужого горя – кто пьяный, а кто выключил телефон, чтобы не беспокоили.