Книга Брак. Дорога во все ненастья - Николай Удальцов

В мире, в котором жил Владимир, не было петров и потому, о мире, в котором жил Петр, Владимир не знал ничего…

…Нормальное прошлое делало убогую жизнь Лены еще более убогой.

Брак из повинности превращался в приговор.

И, в конце концов, Лена попросту смирилась с тем, что называется произволом – законом без справедливости.

Она творилась и тварилась одновременно.

То, что семья Владимира поступала с Леной бессовестно, эту семью не волновало. Безграмотным не сложно терять совесть…

…На работе у Лены о ее новом замужестве поговорили и бросили.

А пока говорили, Лена пыталась объяснить:

– С этим мужем у меня будет семья, а с тем ничего не было.

– И с этим ничего у тебя не получится, – сказала ей однажды ничья подруга Татьяна.

– Почему ты так в этом уверена? – сагрессивничала Лена.

Человек способен оставаться разумным довольно долго.

До тех пор, пока не начинает отстаивать свою точку зрения.

– Потому, что ты дура, Ленка.

– Почему это, я – дура?

– Потому, что умная женщина меняет не мужей, а любовников…

…Лена не обратила внимания на слова Татьяны потому, что выходило так, что к словам Татьяны все привыкли, и на них никто не обращал внимания.

Если кто-то с тобой не согласен – это не страшно. Страшно признавать то, что не согласный – прав…

Сложнее было с Ликой, неожиданно для Лены сказавшей:

– Счастливая ты, Ленка.

– Да уж. Больше некуда.

– Понимаешь, Ленка, у нас все страсти в прошлом.

Любовные треугольники, и все остальное было так давно, что уже и неправда.

А тебе подвалило счастье.

– Ты, правда, считаешь меня счастливой? – обнадежила себя Лена союзничеством подруги.

– Тебе подвалило счастье.

Ты им не воспользовалась.

И я тебе не завидую.

– Ну, почему? – Лена непроизвольно надула губы, и Лика улыбнулась:

– Твой первый муж оказался – так себе.

Ничего серьезно потом у тебя не было – я бы знала.

Но тебе все-таки встретился человек, который тебя полюбил.

– Ну и что?

– Ничего.

Просто ты заставила его пожалеть об этом.

– У меня есть удача, – соврала Лена, и сама удивилась тому, что не перешла на крик, – наверное, на громкое возмущение, ее личной лжи ей не хватало. Она тратила силы на то, чтобы создать свою неправдивую историю, – Я люблю своего мужа. – Удача – это любовь к тому, кто этого достоин.

– Что же тот, полюбивший меня, ни разу даже не позвонил после того, как мы расстались?

– Именно, потому, что вы расстались, он и не позвонил.

А потом…

– Что – потом?

– Может, он и звонил.

– Когда?

– Как-то, когда ты выходила.

Я взяла трубку.

– А ты не могла выяснить – он это или не он?

– Голос показался знакомым. Я спросила – кто тебя спрашивает?

– И что он ответил?

– Он ответил: «Прошлогодний снег…»

Он

…Любовью оскорбить нельзя.

Но можно оскорбить любовь…

…Вся история взаимоотношений Петра и Лены рассыпалась, как обрывки исписанного когда-то листа. Исписанного мелким, убористым почерком.

Человек и счастлив, и несчастлив фрагментально.

Сидящий на террасе «Мак-Дональдса» художник Петр Габбеличев извлекал из своей памяти того слона, которого они с Леной на пару съели вместо пуда соли, и разжевывал его по кусочку.

Занятие это было так себе, не слишком продуктивное, да он и не выбирал его себе.

Просто другого занятия у него не было.

Думая о Лене, Петр умышленно или нет, обустраивал не будущее, а прошлое. И, когда он заметил это, ему ничего не оставалось, как усмехнуться.

Довольно криво:

– Как институт Российской истории…

…Оставшийся в одиночестве Петр получил, пусть и не желанную, но, все-таки, свободу, которая для творческого человека, обладает обеими сторонами того, что можно было бы назвать медалью.

Или не медалью, а чем-нибудь другим, что тоже обладает оборотной стороной.

Мужчина, с которым связала свою судьбу женщина, не имеет права на большой риск.

Особенно, если его счет в банке не превышает тысячи долларов, и весь достаток составляет то, что он зарабатывает.

Во всяком случае, его права на риск ограничены его собственным пониманием ответственности.

Оказавшийся в независимости Петр мог пускаться в любые эксперименты – в конце концов, если бы он остался без денег и вынужден был бы перейти на хлеб и воду – никаких проблем это ему бы не доставило.

Когда рядом с ним была женщина, позволить себе такого он не мог – теперь свобода развязала ему руки.

Взамен этого – его никто больше не ждал, и у него не стало вдохновляющего фактора.

А, значит, всякая работа стала бессмысленной.

В том числе и экспериментальная.

Это ерунда, что художник творит для всего человечества – он всегда творит только для себя.

Вернее, для таких, как он сам.

То есть, для близких.

Если близкого человека нет – вместо свободы получается пустота.

Без смысла жизни.

И даже – без его поисков.

Смысл жизни начинает искать тот, кто не нашел в жизни смысла…

…За все то время, что они были вместе, Лена ни разу не создала Петру проблем. И однажды, когда Петр навещал свою маму, та спросила сына: «Чем отличается твоя Лена от твоих предыдущих жен?» – Петр ответил:

– Нормальностью… – видимо забыв, что как только человек начинает что-нибудь хвалить, так быстро выясняется, что хвалить уже нечего.

А, может, нормальность – и не похвала вовсе.

Не стоит садиться играть в карты с судьбой. Она передернет, когда ей понадобится.

Тем более, что то, как сам Петр относился к Лене, нормальным назвать было не то, чтобы трудно, а как-то, язык не поворачивался.

– Классик, почему у тебя в доме порядок наводит посторонняя женщина, – сказала Петру Лена однажды, – Давай это, буду делать я.

И деньги сэкономим.

– Ничего мы не сэкономим, – ответил Петр, – Просто я не хочу, чтобы ты разгребала мой мусор.

– Ну, почему?

– Потому, что Богини не для того, чтобы горшки обжигать…

Сколько этих: «Потому» и «Почему?» – нагобсекствовал Петр в своей копилке.

– …Почему ты не попытался ее вернуть? – спросил Петра его друг, художник Григорий Керчин.

Петр помолчал, толи, подыскивая слова, толи, подыскивая словам смысл, а потом, собравшись силами, ответил: