Книга Уроки верховой езды - Сара Груэн

Окутанная туманом успокоительного, я даже несколько раз отваживаюсь посмотреть папе в лицо. Но на меня наваливается такая непомерная тяжесть понимания, как он страдает, что я поспешно отворачиваюсь.

Это всего лишь один слой многоуровневых нюансов отношений в нашей семье. Сразу за всеми приливами и отливами подводных течений мне не уследить.

Ева по-прежнему ходит мрачно-надутая. Она ненавидит Дэна за то, что он ее выгнал. И меня ненавидит за то, что посадила под домашний арест. И Мутти, которая выступила со мной заодно. Зато она любит Жана Клода, потому что сегодня он ей разрешил сесть на Бержерона. Жан Клод, со своей стороны, испытывает какую-то неприязнь к Дэну, в чем уж ее причина, одному богу известно. А вот Мутти выглядит почти довольной.

Не знаю, может, это притворство. Так или иначе, она безмятежно улыбается, сидя около папы. И не упускает случая погладить и пожать его костлявую руку.

Папа тоже кажется умиротворенным. Правда, за общим столом он больше ни кусочка в рот не берет. Животный ужас, отражавшийся на его лице там, перед конюшней, сменило спокойствие. Может, Мутти ему валиума в вино накрошила, почему бы и нет? Господи, я, даже со стороны-то глядя, не могу вынести происходящего с ним, а ему каково?..

За ужином Жан Клод все подкусывает Дэна, тот вежливо отвечает, поглядывая на меня сквозь букет. Мутти выставила цветы на стол в синей стеклянной вазе.

— Я слышал, ты содержишь что-то вроде приюта, — говорит Жан Клод.

Он слегка кривит губы, словно от неприятного запаха.

— Ну да, — говорит Дэн. — Центр по спасению лошадей.

— А еще ты ветеринарный врач?

— Да, — говорит Дэн.

Кладет салфетку на стол и прямо смотрит на Жана Клода. Я не знаю, куда движется этот разговор, и Дэн, по-моему, тоже. Жану Клоду отлично известно, что Дэн работает ветеринаром. Причем нашим. Даже если он ни разу не пользовал Бержерона и Темпест, он появляется на конюшне достаточно часто, чтобы Жан Клод все про него знал.

А тот продолжает:

— Ты, стало быть, занятой человек.

— Можно и так сказать…

— Наверное, на личную жизнь совсем времени нет.

Жан Клод откидывается на спинку стула, берет винный бокал и, щурясь, закручивает рубиновую жидкость винтом.

— Долгое время так оно и было, — говорит Дэн. — Однако теперь я, кажется, наверстываю упущенное.

Он смотрит на меня и улыбается. Мутти так и сияет. Жан Клод заметно цепенеет.

— А у тебя самого как дела? — спрашивает Дэн. — Семья-то есть?

Рука Жана Клода с бокалом замирает, но напиток продолжает кружиться. Он отвечает:

— Дочь и бывшая жена в Канаде. Недалеко от Оттавы.

— Сколько дочке?

— Шестнадцать.

— Изумительный возраст…

Мы с Жаном Клодом одновременно оборачиваемся в сторону Дэна. Я помалкиваю, потому что с нами за столом сидит Ева, но Жана Клода ничто не сдерживает.

— Жуткий! — фыркает он. — Кошмарный!..

— Послушайте… — произносит Ева, желая заступиться за сверстницу, которую никогда не видела.

— Часто с ней видишься? — продолжает Дэн.

Он режет золотистое слоеное тесто, и лепестки фило крошатся под ножом.

Глаза Жана Клода окончательно превращаются в щелочки. Он наклоняется, складывая руки перед собой на столе.

— Не так часто, как следовало бы. Простите, мне пора.

Он поднимается на ноги, пожалуй, слишком поспешно. Коротко кивает Мутти — и выходит из комнаты.

Как только за ним закрывается дверь, Дэн ловит мой взгляд между стеблями гладиолусов и театральным шепотом произносит:

— По-моему, ты ему нравишься…

У меня падает челюсть. Глаза Евы становятся круглыми. Мутти и папа притворяются, будто ничего не слышали.

— Дэн!.. — свирепо шепчу я в ответ.

Вот хлопает задняя дверь и со скрипом становится на место сеточная створка.

— Что — Дэн? — говорит он, изображая полное непонимание.

И озадаченно повторяет:

— Что?

* * *

Когда наконец появляется Брайан, опоздавший почти на сорок минут, Мутти, Ева и я провожаем Дэна до задней двери. Если бы я не заправилась валиумом, я бы, вероятно, вышла с ним, но я только и мечтаю как-то одолеть лестницу и скорее рухнуть в постель.

— Замечательный ужин, Урсула, — говорит Дэн.

Он пожимает руку Мутти и целует ее в щечку. После чего, вероятно из-за присутствия Евы, проделывает то же со мной.

Моя великовозрастная дщерь торчит сзади, прислонившись к стене. Руки в карманах, взгляд — в пол.

— Спокойной ночи, Ева, — говорит Дэн.

Она не отвечает, и он уходит в темноту. Я едва успеваю наклониться и поймать за ошейник Гарриет, которая вознамерилась выскочить следом. Дэн, словно вспомнив о чем-то, возвращается к нам.

— Ах да, Ева, чуть не забыл, — говорит он. — Знаешь, Майк нынче утром мне кое-что рассказал. Вроде Флика не совсем в порядке, я и задумался…

Моя дочь превращается в каменное изваяние.

— Не то чтобы она прихворнула, ничего страшного, — продолжает Дэн. — Она… ну просто… пыльная какая-то. Ее бы вычистить хорошенько, похолить…

Он делает паузу.

— Короче, мы с Майком подумали… В смысле, если твоя мама не возражает, конечно… В общем, почему бы тебе не попытаться еще у нас в центре с лошадками повозиться?

Ева стоит точно молнией пораженная. Потом с визгом бросается ему на шею. Дэн жмется щекой к ее волосам, поднимает девочку в воздух. Он улыбается, глядя мне в глаза.

Поставив ее наземь, он снова напускает на себя суровость.

— Только учти, если унюхаю где-нибудь на территории сигарету, нового шанса точно не будет. Ни под каким видом. Финито! Ты поняла?

Ева торжественно кивает и пальцем рисует у себя на груди косой крест.

— Я клянусь! Я обещаю! Чтоб мне на этом месте лопнуть!

Она отчаянно старается убедить его в искренности своих намерений.

— Ой, Дэн…

Приподнявшись на цыпочках, она вновь смыкает руки на его шее.

— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо…

Я смотрю на них, растроганная почти до слез.

Глава 12

Наутро я просыпаюсь, снедаемая волнением в равной степени из-за Гарры и из-за того, что жду откликов на объявления. Что-то узнать я могу только у себя в конторе, но выбраться из постели неожиданно оказывается так трудно! Состояние сродни похмельному, хотя откуда бы взяться похмелью, если вчера за ужином я ничего алкогольного не пила, опасаясь несовместимости с валиумом. Так или иначе, веки тяжелые, как кирпичи, голова отказывается соображать, точно картошкой набитая, а к рукам и ногам словно привязаны свинцовые гири.