Книга Счастливая девочка растет - Нина Шнирман

Открывается дверь, входит Папа — я перестаю играть.

— Мартышка, пойдём, дядя Миша тебя зовёт, — просит Папа.

Я вскакиваю, закрываю крышку и бегу к дяде Мише. Вбегаю. Дядя Миша сразу смотрит на меня внимательно, но немножко смущённо.

— Нинуша, давно хочу тебя попросить, — это звучит так странно, и он выглядит немножко странно, — ты бы не сыграла мне на скрипке — очень хочется послушать, как ты играешь!

Я так растерялась — первый раз дядя Миша что-то попросил, а я сделать не могу.

— Дядя Миша, дорогой, я бы сыграла, с радостью сыграла, — я ужасно расстроилась, — но я же не взяла с собой скрипку!

Дядя Миша с удивлением смотрит на Папу, на меня и говорит:

— Нинуша, у папы, у твоего дедушки, хорошая коллекция скрипок — там есть две просто прекрасные скрипки известных мастеров. Я сейчас тебе одну из них принесу!

И он буквально убегает из комнаты и скоро возвращается — в руках у него скрипка и смычок.

— Вот! — говорит. — Это «Вильом»! Поиграешь? — И передаёт мне скрипку и смычок.

— А подушечки нет? — спрашиваю.

— Ой! — Дядя Миша сам на себя сердится. — Всё есть — сейчас принесу.

Он опять убегает и приходит с подушечкой, канифолью и какой-то непонятной штукой — я её сразу беру.

— Это что? — спрашиваю.

— Ми-ля-ре-соль! — смеётся дядя Миша. — Вместо камертона. Подуй!

Я дую — действительно «ми-ля-ре-соль»! Я прилаживаю подушечку под щёку, завязываю сзади, проверяю, как натянут смычок и как он наканифолен. Всё хорошо. Беру скрипку, подстраиваю и начинаю играть «Гавот» Люли — он симпатичный. Но с первых звуков скрипки у меня начинает внутри что-то дрожать. Я никогда не слышала у себя такого прекрасного звука — я не умею так играть. Я не умею играть так, чтобы быть зачарованной собственной игрой! Я иногда, очень редко, могу так петь, но играть я так не умею!

Я перехожу на «Песню без слов», играю другие вещи — стараюсь выбирать напевные. Звук прекрасный, контральтовый, нежный и мощный — он никуда не исчезает. Я хожу по комнате, играю — я не верю своим ушам! Никого не вижу, перехожу на русские песни, играю один Бабушкин романс, вдруг останавливаюсь: где все? Поворачиваюсь — Папа с дядей Мишей сидят на диване и оба смотрят на меня большими, какими-то дрожащими глазами. Я молчу, ничего не могу сказать! Дядя Миша встаёт, подходит ко мне — мне кажется, что глаза у него стали совсем синие.

— Папе понравилось бы, как ты играешь! — говорит он и смотрит на меня не отрывая глаз. — Нинуша, я хочу подарить тебе скрипку, очень хорошую скрипку!

Я смотрю на Папу — он кивает, значит, согласен с дядей Мишей.

— Я сейчас принесу тебе вторую лучшую папину скрипку! — Он говорит быстрее обычного, он волнуется. — Ты поиграешь на них и выберешь ту, которая тебе больше понравится.

Он уходит, мы с Папой молчим. Он возвращается со второй скрипкой, кладёт её на стол. Я тогда тоже кладу свою скрипку на стол.

— Это Маджини! — говорит дядя Миша. — Он более знаменит, чем Вильом. Поиграй на ней — может, она тебе больше понравится.

Я беру «Маджини», играю. Опять чувство невозможности — не могу я так играть! Вдруг спохватилась: я же должна выбрать, а это совсем не просто! Даже очень трудно!

Играю то на одной, то на другой, но скоро понимаю: хочу играть на «Вильоме».

— Дядя Миша, обе скрипки замечательные, но я выбираю «Вильома»! — говорю, а ещё не отошла от полного смятения — играю и сама не верю, что это я играю!

— Нинуша! А ты не могла бы объяснить, — просит дядя Миша, — если ты не хочешь, не надо, но мне интересно, за что ты выбрала именно «Вильома».

— Конечно объясню! — радуюсь я, потому что я чувствую, что всё это очень его волнует. — У «Вильома» контральтовый, нежный, мягкий звук. Но удивительно — он мощный, значительно мощнее, чем звук моей скрипки. У «Маджини» тоже прекрасный звук, хотя совсем другой — он нежный, какой-то немножко вкрадчивый и… — Ёлка любит это слово, оно к звуку вроде не подходит, — он изящный! Знаешь, если бы не одно «но», я бы, наверное, сошла с ума, я бы всё выбирала и выбирала, тем более ты сказал, что Маджини знаменитый!

— Какое «но»? — Они почти одновременно спрашивают, и у обоих глаза горят.

— У «Маджини» в звуке есть маленькая-маленькая хрипотца. Но она мне мешает, а у «Вильома» очень чистый звук!

Дядя Миша смотрит на Папу и говорит с непонятным мне чувством:

— Ты представляешь, услышала!

— Ты про что? — спрашиваю.

— У «Маджини» есть маленькая трещинка на грифе — вот она эту «хрипотцу» даёт. Но это очень редко кто слышал! Значит, «Вильом»?

— Да, «Вильом»! — говорю. — Спасибо! Но это такое маленькое слово!.. — И я не знаю, как назвать то, что сейчас произошло.

Они оба волнуются, и я тоже начинаю волноваться и вдруг вспоминаю, как я научилась вибрировать, как мы сыграли с Александром Сергеевичем «Песню без слов» и как потом Александр Сергеевич смотрел то на меня, то на рояль и молчал.

— К этой скрипке нужен самый красивый футляр! — говорит дядя Миша. От радости и волнения у него опять на щеках проступают два небольших розовых пятна и голос становится громким, как у всех нас. — Да, ещё сюда нужен самый лучший смычок — у папы есть «Киттель»! — И он быстро уходит.

— Папа! — Я волнуюсь и нервничаю. — Он отдаст мне всё самое хорошее, прекрасное, а у него ничего не останется, только этот «Маджини» с трещинкой!

— Мартышка, в коллекции есть ещё несколько очень хороших немецких и французских скрипок, — объясняет Папа. — Но самое главное — после маминой смерти дядя Миша не играл на скрипке. А больше здесь никто не играет.

— А дядя Шура?

— Он всегда неважно играл. Но зато — прекрасно поёт! — И Папа улыбается.

Мы стоим и молчим, просто смотрим друг на друга.

Приходит дядя Миша и приносит очень красивый деревянный футляр. Папа сразу говорит, что на нём замечательная «инкрустация», и показывает её.

Открываем футляр — никогда такого не видела: выемка по форме скрипки, вся обита тёмно-малиновым бархатом, сбоку два ящичка с крышечками и внизу, за грифом, один подлиннее, тоже с крышечкой. Открываю крышечки. Ой, там так много всего очень нужного: много струн в пакетиках — дядя Миша говорит, что они серебряные, — две запасные лягушки, машинки для тонкой подстройки, канифоль — такой никогда не видела: внизу крутишь — она выезжает, ужасно удобно.

Дядя Миша кладёт туда подушечку, с которой я играла, и свистульку «ми-я-ре-соль». Потом вынимает из кармана два замечательных одеяльца — ими скрипку прикрывают, — у меня для этого кусочек фланели. А тут два дивных одеяльца по форме скрипки — одно тёмно-малиновое, как обивка у футляра, а другое тёмно-синее, тоже с очень красивой вышивкой. Это, как говорит дядя Миша, для моей скрипки, на которой я сейчас играю.