Книга Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - Николай Ляшенко

Наши войска вели бои в глубине плацдарма, и второго января я отправился за Волхов, на передовую.

Переход через Волхов был совсем небезопасен, так как на обоих флангах наших наступающих войск находились еще живые фашистские дзоты, откуда велась пулеметная стрельба по всему, что показывалось на льду. К тому же их артиллерия вела массированный огонь по переправе — ломая лед, и по местам скопления наших войск на правом берегу. Ночью, в пургу удавалось проскочить незамеченными, но погожим днем было очень опасно.

Выйдя к реке, я увидел на самом берегу наших артиллеристов, они вкапывали пушку в небольшой холмик, поросший кустарником, для стрельбы по дзотам прямой наводкой. За холмиком и в соседней роще скопилось много подвод с боеприпасами и продовольствием, но переезжать реку никто не решался, на льду уже лежало несколько убитых солдат в белых маскхалатах и несколько ездовых с лошадьми. На берегу коченели еще две убитые лошади, запряженные в сани, груз на санях, добротно увязанный, сохранился в целости, но людей возле, ни живых, ни мертвых, не было; видно, сумели вовремя уйти из-под обстрела. Подальше, ближе к середине реки, на льду стояли порожние розвальни с вмерзшими в лед оглоблями и дугой, из-под которой, оскалив зубы, торчала мертвая голова лошади; провалившись в свежезамерзшую полынью от снаряда, лошадь зависла в хомуте на оглоблях и так, живой, вмерзла в лед. Метров двести вниз по течению на середине реки лежали тела двух наших убитых разведчиков, словно предусмотрительно завернутые еще при жизни в белый саван.

Немецкие дзоты были ясно видны. Они метра на три возвышались над землей, как степные курганы скифов. Расстояние между ними было невелико, всего каких-нибудь два-три километра, однако оба дзота стояли на местах, где река делала крутой поворот, вследствие чего из них хорошо обозревались широкие ледяные дали реки как вверх, так и вниз по течению. Река в этом месте была полноводна и широка. Лед находился почти на уровне берегов, и густые лиственные и хвойные леса плотно подступали с обеих сторон, надежно укрывая войска от воздушного и наземного наблюдения. Особенно опасным и активно действующим был правый дзот, потому что он стоял у самого берега и близко к месту переправы, оттуда хорошо было видно наше передвижение по льду, из него-то в большинстве и подстреливали нас гитлеровцы. Левый дзот располагался несколько в глубине леса, из него наш берег был виден только напротив, середина реки не просматривалась, поэтому для переправы он был менее опасным.

Установив орудие, артиллеристы открыли интенсивный огонь сначала по правому берегу. Воспользовавшись этим огнем, я бегом устремился через реку. Из левого дзота тотчас же открыли по мне огонь, но пули свистели уже позади. Добежав до лежавших на льду убитых лошадей, я упал между ними и осмотрелся. Правый немецкий дзот уже молчал, левый все еще вел пулеметный огонь длинными очередями по холмику, на котором была вкопана наша пушка, стараясь вынудить артиллеристов прекратить огонь. Лежа на льду, я хорошо видел, как за холмиком, согнувшись, бегали ездовые, укрывая лошадей от пулеметного огня; как после каждой пулеметной очереди на холмике вздымались целые стайки серых фонтанчиков, но артиллеристы огня не прекращали. Развернув орудие влево, они хлестко ударили по левому дзоту, заставив и его замолчать. Вскочив, я побежал дальше. Перебежав на противоположный берег реки, я увидел почти ту же картину, что на правом, только без пушки. Множество порожних подвод скопилось в прибрежном лесу, не решаясь переезжать реку, но здесь на многих санях лежали раненые, коченея от холода; кровь, сочившаяся из ран, замерзала сосульками на их одежде, некоторые уже не подавали признаков жизни, другие, стуча зубами, умоляли ездовых скорее доставить их куда-нибудь в тепло. Сгрудившиеся вокруг меня ездовые, перебивая друг друга, спрашивали:

— Ну как, товарищ старший политрук, можно проехать?

— Да, кажется, теперь уже можно, — ответил я.

Но никто не решался рискнуть первым. Окинув взглядом лошадей, я выбрал одну, более шуструю и крепкую, и подозвал ее ездового:

— У вас одна или две лошади?

— Одна, — спокойно ответил ездовой.

— Поезжайте вы первым, — приказал я ездовому. — Дзоты, кажется, оба разбиты, а в случае чего, вам помогут артиллеристы, они строго следят за этими дзотами.

Ездовой не стал отговариваться. Вскочил в сани и, стоя, погнал лошадь галопом. Дзоты, оба, молчали. Глядя вслед только что укатившему от нас смельчаку, мы вдруг увидели на середине реки нашего офицера в почти парадной форме; небольшого роста, молодой, румяный, он быстро шагал по льду, четко печатая красивый строевой шаг, от быстрого, широкого шага полы его шинели разлетались в стороны, полевая сумка, набитая чем-то до отказа, болталась на поясе, как колокол. Шел он быстро, но спокойно, размеренно, было видно, что он куда-то спешил и, кажется, весь уже был там, в месте назначения. Окружавшие меня ездовые с затаенным дыханием смотрели на офицера, спокойно идущего через реку, каждую минуту ожидая... А офицер, не обращая ни на что внимания, хладнокровно и скоро шел по льду, приближаясь к нашему берегу. Это зрелище настолько воодушевило ездовых, что они тут же вскочили в сани и на рысях погнали своих лошадей к другому берегу.

Немецкие дзоты умолкли навсегда. Безопасность переправы была обеспечена.

«Братцы! Помогите, я умираю»

— Лейтенант Александров, — подойдя, представился офицер и сразу спросил: — Не скажете ли, товарищ старший политрук, где я могу найти полк 1080?

— Я и сам еще не знаю, где он, — ответил я. — Пойдемте вместе, он и мне нужен, будем вдвоем искать, хотя я тоже здесь первый раз, но части знаю, это наши части, нашей дивизии.

Офицер охотно согласился. Мы вышли на широкую дорогу, идущую через замерзшее болото к передовым позициям, и сразу попали в большой встречный поток порожних подвод, ехавших за новыми грузами. Обгоняя друг друга, ездовые спешили поскорее выскочить за Волхов, так как по площади плацдарма немцы били из всех видов оружия и регулярно бомбили его по несколько раз в день. Все обширное болото было перепахано снарядами и авиабомбами, дорога виляла между воронками, кое-где попадались маленькие рощицы редких чахлых елочек, но и они являлись некоторым укрытием от воздушных пиратов. Укрываясь в одной из таких рощиц от налета, мы неожиданно встретили еле-еле бредущего раненого солдата. Высокий, стройный, аккуратно одетый, с гордо поднятой головой он шел как слепой, от чрезмерной потери крови и сил его уже бросало из стороны в сторону. Ухватившись за елку руками, он вдруг остановился и с дрожью в голосе обратился в пространство:

— Братцы! Помогите добраться до ближайшего медпункта, я умираю.

Лица у него не было, оно все было изорвано и обмерзло кровавой маской, сосульки из крови покрывали всю грудь, полы шинели.

— Вы что-нибудь видите? — спросил я, когда мы поспешили ему на помощь.

— Немножко левым глазом, а правый совсем заплыл, — спокойно ответил солдат.

Порожние подводы на рысях пробегали мимо, ни одна не остановилась, чтобы помочь раненому.