Книга СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика - Виктор Баранов

— Понимаете, товарищ генерал, — говорил Перельман, уже понявший, что его не расстреляют, — там же находились закрытые сов. секретные постановления ЦК, политбюро по борьбе с политпартиями кадетов, правыми и левыми эсерами, с политическим бандитизмом, реакционными церковниками, а также и все материалы по правому и левому уклонам борьбы с кулачеством!

И далее архивариус, уже совсем отошедший от испуга, с удовольствием пил крепкий и очень сладкий чай и искренне смеялся генеральскому сравнению: чай должен быть крепким и сладким, как поцелуй женщины! Абакумов обладал природными способностями быстро схватывать главную нить и материю существа дела. Теперь он полностью убедился, насколько Хозяин был более прозорлив и предвидел возможный урон от потери партархива одной области. Только Он ясно представлял, что в архиве, как в капле воды, отразились все тайны многотрудной жизни и борьбы возглавляемой им партии, тайны создания невиданного в истории государства двойного и даже тройного внутреннего контроля! И предполагалось, что это на века! Ну кто мог подумать, что за два месяца войны войска противника возьмут Смоленск! А где были те, кто должен был выполнить указание ЦК партии и Комитета обороны об эвакуации имущества и государственных архивов?! А виной всему, как считал Вождь, русское разгильдяйство, безответственность этих разжиревших чиновников!

Генерал внимательно дослушал старого большевика и позвонил — вошел порученец, вручив объемистый пакет Перельману. Генерал поблагодарил архивариуса и распрощался с ним. Только дома, раскрыв пакет, тот обнаружил большую пачку грузинского чая, ванильные сухари и несколько пачек печенья. Генерал знал, как поддерживать авторитет органов!

Вождь излил бы свой гнев сразу, на кого полагалось, но тут началось майское наступление немецких войск на Дон, Кавказ, Сталинград. Оно заслонило и отодвинуло расследование пропажи Смоленского партархива на лучшие времена.

А они наступили уже осенью сорок третьего года, когда был взят Смоленск. И вот тогда на стол Верховного легла справка, объемом не более двух страниц машинописного текста, о результатах хозяйничанья гитлеровцев в Смоленске! Ничто не тронуло его в этом документе: ни то, что город был разрушен почти полностью и остался на зиму без топлива, воды, продовольственных запасов, без стройматериалов, с подорванными мостами через Днепр, заминированными полями, где подрывались жители города в поисках картошки, ни разграбление музея с художественной галереей, похищение иконостаса из городского собора. Красным карандашом он жирно выделил из всего текста только одну строку — о захвате немцами партархива и сделал на полях пометку: «Тов. Шкирятову[35]— создать комиссию, разобраться и доложить через месяц о результатах… Тт. Берия, Абакумову — оказать помощь в расследовании».

Его указание было выполнено в указанный срок! При этом нашли виновных! Так, часть вины взвалили на генерала Лукина[36], не сумевшего отстоять Смоленск. Какую-то часть вины возложили на коменданта города, его помощников по эвакуации имущества и других мелких сошек из числа гражданских лиц, не успевших дать дёру на Восток. Комиссия грозного и въедливого Шкирятова с помощью органов внудел и «Смерша» выявила больше двадцати человек, изобличенных в трусости и халатности при выполнении своих обязанностей. Почти все они были осуждены, а двое — генерал Лукин как пленник и помкоменданта Бочкарев, убитый при бомбежке, — остались без наказания.

Ковалев, проявив находчивость и расторопность, выполнил приказ своего начальника, используя возможности армейских кадровиков, что помогло установить оставшихся в живых офицеров, кто мог бы дать показания по отдельным эпизодам обороны Смоленска. Только Ковалев с его юридическим подходом смог добиться того, что ни один офицер их армии не попал в число обвиняемых, — все они прошли по делу как свидетели. Красовский после этого проникся уважением к Ковалеву, и у них, несмотря на разницу в возрасте, установилась дружба и взаимопонимание.

Глава XIX. УПУЩЕНИЯ В РАБОТЕ ОТДЕЛА И ФИНАЛ ПРОВЕРКИ

Когда Бондарев пришел к Кузакову, чтобы поделиться мнением о проверяющих и высказать обиду на майора Красовского, тот сидел погруженный в читку служебной почты. Алексей Михайлович сел и стал ждать. Начподив, прервав чтение, сказал:

— Вот, слушай, тут прислали распоряжение из ГлавПУ с выпиской из Главлита[37]. Сообщают, что запрету подлежит исполнение песни «Темная ночь» из кинофильма «Два бойца», музыка Н. Богословского, слова В. Агатова. Теперь это редкое явление, а вот, помню, до войны к нам в секретариат Члена Военного Совета пришел целый список из Главлита. Каких там поэтов и писателей только не было! Я запомнил тех, кого читал: Бабеля, Бруно Ясинского, Пильняка, — и там было указание — изъять из обращения все их книги. И у нас сразу уменьшился библиотечный фонд. Только потом мы узнали — всем им высшую меру дали! Здорово почистили этих писателей! Многие из них были откровенными троцкистами, а какие деньги они гребли за свои книги! И, говорят, что у каждого машина, дача! Ты скажи, Бондарев, чего им не хватало?! И вот всегда эта интеллигенция качается, неустойчивая какая-то. Помнишь, Бондарев, как Маркс и Ленин говорили о ней? Вот… а ты говоришь!

Потом они переключились на текущие дела, и Алексей Михайлович опять жаловался на Сазонова, на отсутствие у него политического опыта и партийного подхода. Но нерешительный Кузаков долго слушал его, зевал и молчал. Ему уже надоело слушать одно и то же, новых фактов не было. И, откровенно говоря, приелся ему Бондарев со своими жалобами. И, глядя в сторону, он сказал:

— Ты, Бондарев, хотя и собрал материал на Сазонова, но, откровенно говоря, он у тебя слабый и недоказательный! То, что он посылал своего подчиненного в деревню менять шмотки на сало, это еще не преступление и даже не проступок, потому что факт его личной корысти отсутствует, а доказать хищение военного имущества тоже невозможно — у него любой солдат скажет, что это было его личное имущество, а доказать обратное почти нельзя! Усек?! — И, скроив серьезную мину на своем угодливом лице, он сделал паузу и продолжил: — И разве не я наказывал, чтобы ты обратил внимание на его морально-политический облик! Я тебе говорил: ищи недовольных вокруг него. Ты ухватился за один факт, а их должно быть больше…

Бондарев вернулся в отдел, взял у Калмыкова пухлый том исполненных документов, стал искать копию своего запроса и совершенно случайно наткнулся на сообщение из УНКВД по Орловской области о повешении пособника оккупантов Николаева и о том, что его сын служит в их дивизии, а эти сведения направляются для оперативного использования. Бондарев сначала не поверил резолюции Сазонова. Как он мог отправить такой материал в архив?! И почему он не довел этот факт до сведения замкомполка по политчасти?! Ведь сокрытие этого факта от политорганов — должностное и политическое преступление! От возбуждения у него тряслись руки, и, радуясь своей находке, он едва справился с волнением, переписывая запрос в свою заветную тетрадочку. Когда Бондарев вышел из блиндажа, серый мартовский денек показался ему сплошным очарованием; все в нем ликовало: наконец-то он обладает серьезным материалом против своего шефа! Давно уже не ощущал в себе такой радости. Просто не верилось, что Сазонов мог так опрометчиво поступить с этим сообщением. Как же ему хотелось уничтожить, растоптать Сазонова! Как он ненавидел и презирал его за манеру запросто разговаривать с подчиненными, за дружеский настрой ко всем в отделе и даже за его чуть хрипловатый тенорок! Сейчас Бондареву хотелось поделиться с кем-нибудь своей удачей! Но этим человеком был только Кузаков. Хотя Алексей Михайлович был недоволен его нерешительностью, тот оставался единственным, кому он доверился и кого посвятил в свои тайные дела.