Книга Умри, старушка! - Сергей Сакин

— Блин, Пес, ты охренел?!!

— Пусть думает в другой раз, заебал со своим фашизмом.

— Да ты чего?!! Он же всю дорогу такой, всегда все нормально было!

— Ага, нормально. Я из-за этих лидеров два месяце в больнице лежал, твари, налетели, все с битами, с арматурой какой-то…

— Так ты с бритыми махался?! А Спайк бегал, орал, что теперь ниггерам в Москве не жить — он типа вендетту за тебя учинит.

— Они-то тут причем?

— Да, честно говоря, мы все думали, что ты на черных налетел.

На этих словах я поднял голову. Пес смотрел на меня все таким же серьезным взглядом, Стеке — с сочувствием. Пес грязно выругался, поправил за спиной маленький рюкзак и ушел из поля зрения. Стеке проводил его взглядом и сел на корточки.

— Да, ну вы даете…

— Ублюдок. На перо его посажу!

— Эй, ты чего говоришь такое! Вы ж братья! — Иди на хуй!

Я подобрался и встал. Пока только на четыре точки. Перрон угрожающе накренился, но мне удалось сохранить равновесие. Я смотрел вниз. Глубоко вздохнул, и с выдохом на асфальт упала багровая капля. Багровая клякса. Точка. Конец предложения.

Еще через несколько секунд я, наконец, окончательно пришел в себя и встал на задние конечности. Стеке с всепонимаюгдей грустью в глазах протянул мне не первой свежести носовой платок. Я взял его и совершенно машинально стал водить им по лицу. Потом посмотрел — платок покрылся размазанными запятыми моей крови. Я побрел к зданию вокзала.

— Проводить? — вдогонку спрашивал Стеке, идущий за спиной.

— Дружище, очень тебя прошу, иди сейчас на хуй.

— Спайк, давай посидим где-нибудь, пивка попьем, откиснешь. Не бычься, помиритесь еще.

— Отвали!

…Я обнаружил себя сидящим в каком-то подъезде. Задница успела замерзнуть, ступенька была холодная. В руке у меня была почти пустая стеклянная фляжка с пойлом, на этикетке обозначенном как «коньяк». Я оглянулся и с облегчением увидел, что подъезд — мой собственный. Но как я здесь очутился? Посмотрел в окно — день уже закатывался, было почти темно. Наморщив лоб, я попытался восстановить последовательность событий дня сегодняшнего. Но где я был и чем я там занимался, узнать было невозможно. В голове мелькали лишь какие-то мутные кадры. По всему получалось, что весь день я провел на автопилоте.

Я встал, конечности захрустели, в ногах приятно закололо. Я потянулся, крутанул несколько раз головой, от чего подъезд несколько раз провернулся вокруг меня. Кажется, я был в нахуи-ну пьян. Как сапожник.

Я поднялся на два этажа вверх и зашел в квартиру. Было совсем темно — она еще не вернулась. Раздевшись, я зашел в ванную. Зеркало послушно отразило мое лицо. Посередине кра- совалась огромная слива, в которую превратился мой нос. Да, удружил братец. Пес… За последние годы мы столько всего пережили вместе, деля по-братски одну биографию на двоих. Я все смотрел и смотрел в зеркало, меня чуть заметно качало. Я вспоминал. Точнее, не вспоминал, перед глазами сами появлялись картинки прошлого: вот мы отбиваемся от чурок в Осетии (он же всегда соглашался со мной! Чурки бесили его не меньше моего!), вот мы являем собой оживший кадр из фильма «Трэйнспоттинг» — несемся со скоростью света по улице, в руках у Пса музыкальный процессор, трофей из музыкального магазина, вот…

Горло сильно сдавило, я даже не мог несколько секунд продохнуть. Я вышел из ванной, прошел по темной квартире на кухню. В морозилке холодильника лежала бутылка белой, оставшаяся еще с новоселья. Так и не включая свет, я на ощупь нашел пепельницу, вытащил полбуханки черного хлеба, луковицу — и свернул бутылке голову.

ГЛАВА 41

Дикую головную боль я почувствовал еще до пробуждения. Я, собственно, от нее и проснулся: наверно, пошевелил во сне головой и в ней громыхнуло так, что меня разбудил болевой рефлекс. Я попытался открыть глаза — это получилось не сразу, а когда я все-таки разодрал веки, то сразу пожалел об этих титанических усилиях — свет резанул так, как если в глаза воткнули две спицы и они прошили голову насквозь. Я опять их закрыл и не открывал еще долго, балансируя на грани забытья, приступы тошноты, накатывающие каждые пять минут.

— Сережа!

— Мммм. Ох, бля!

— Сережа, посмотри, как ты спишь!

Смотреть не было никакого желания, тем более не было и возможности — если бы я сейчас оторвал голову от подушки, то умер бы сразу от кровоизлияния в мозг. Тем не менее во мне затеплилась искорка интереса, уж больно странно звучал ее голос. В нем было и возмущение, и удивление, и сдерживаемый смех, и еще что-то, что в моем состоянии различить было невозможно. Да и тело испытывало какой-то необычный дискомфорт. Я, стараясь не шевелить головой, протянул руку и ощупал свою грудь и живот. Кажется, я лежал в одежде. Наконец, я продрал глаза и даже чуть приподнялся на кровати: я лежал поверх одеяла, в джинсах (на коленях было два темных пятна), в свитере, на котором запеклись капли крови и в ботинках. От подошв на постели остались грязные пятна и крошки земли.

— Оох, охохох, бля!

— Сережа, как же ты на работу пойдешь??!

— На хуй!

— Что? Работу?

— Все на хуй! — я неосторожно махнул рукой, и в голове немедленно взорвался новый снаряд боли, снесший мне полчерепа и снова уложивший меня на подушки.

— Ладно, милый! Ты поспи еще, я позвоню, скажу, что ты заболел.

— Мммм…

— Сережка! Ты вчера так напился! Ты так напился!

— Ммм. АО я ох! Мм бля! ме за. ох! юуу.

— Что? — судя по звукам, она нагнулась ко мне.

— А то я не знаю, — повторил я.

Она засмеялась и поцеловала меня в лоб: «Пьяница-алкоголик!». Снова я пришел в себя от еще одного поцелуя. Голова по-прежнему трещала, но глаза я смог приоткрыть сразу. От нее пахнуло свежим запахом, который подарил я.

— Я побежала! Я тебе сок налила, и там бульончик горячий на кухне стоит, вставай скорее, пока не остыл!

— Эээ. Лучше бы пэа!

— Перебьешься! Я на работу позвонила, сказала, что у тебя зуб заболел и ты к стоматологу поехал.

— Спасибо, — сказал я, не чувствуя при этом никакой серьезной благодарности. Да и вообще ничего не чувствуя, кроме оформляющегося желания опохмелиться. Она поцеловала меня еще раз («я тебя все равно люблю»), раздался звук шагов, «хлоп» входной двери и скрежет ключа. И тишина. Помогая себе матюгами, я сполз с кровати и побрел на кухню, по дороге поправляя съехавшие за ночь на бок джинсы. В глазах было мутно. Добравшись до кухни, я взял непослушными руками сок и опрокинул его в себя. На пару минут полегчало, и я, сев на табуретку, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету. Я знал, что сейчас первая же затяжка вывернет меня наизнанку, но почему-то все равно закурил. Горький дым чуть перекрыл вонь и помоечное ощущение во рту (как кошки наорали), но, конечно, затошнило. Я вскочил {в голове тюкнуло) и, насколько возможно быстро, отправился в ванную. Включил холодную воду и долго плескал ее на лицо, потом выдавил прямо в рот большой ком пасты и вяло помешал его зубной щеткой. Выплюнул, еще несколько раз ополоснулся. Высморкался — из носа на ладонь вылетели кровавые сгустки. Я выключил воду, выпрямился и увидел свою опухшую физиономию со сливой посередине. И вчерашний день стремительным ударом вошел в сердце. Я словно еще раз получил сокрушительную плюху в переносицу, прилетевшую от моего стокилограммового брата. Опять побежали картинки: вот мы спим на лавочке в городе туманов, вот пьем виски и портвейн, сидя у камина. Голова тут же загудела от плохо выносимой боли. Хуже было то, что боль отдалась в грудь, и сердце заболело так, что нельзя было продохнуть. Я плюхнулся на прохладный пол. Через несколько минут голова успокоилась, словно отвалившись. Черт знает почему (может, просто я разучился за последние месяцы пить), но я поднял вверх голову и завыл. И выл очень долго, пока не почувствовал какое-то облегчение. Тогда я встал, накинул в прихожей куртку и вышел из дома. Через несколько минут я вернулся. В руках у меня были четыре бутылки пива, в карманах — две пачки сигарет, кусок колбасы. За пазухой — бутылка водки. Пройдя на кухню, я первым делом выпил бутылку пива. Кошмарная муть перед глазами посветлела. Через пять минут я чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы запихнуть в себя пару бутербродов, не вышвырнув их тут же обратно. После этого я взял тяжелый стакан для виски и налил в него водки. Я постарался проглотить хань одним глотком, чтобы вкус водки не осел на языке. Запил водой, отдышался. Закурил сигарету, потом почти сразу еще одну и еще. Я все не мог накуриться и высаживал сиги одну за другой, иногда открывая окно, чтобы выпустить висевший пластами дым из кухни.