Книга Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский

Под утро он проснулся (или очнулся?) одетый, с невероятно тяжелой головой. Во всем номере горел свет — везде, где только мог гореть. Валялись какие-то объедки на столике, грустила недопитая бутылка. Ваня пытался набрать номер, сделать заказ… из горла вылетало только какое-то прерывистое сиплое хрипение. Ваня сам стал с интересом слушать, что у него получается, но заказ-то сделать не получилось. Пришлось встать, несколько раз пролетев через весь номер и чувствительно впечатываясь в стены. Как был в чудовищно помятых брюках, с распухшей физиономией, спустился в бар и сразу же засадил двести граммов коньяку. А вернувшись в номер с бутылкой, часть благородного напитка выпил, а часть вылил на брюки.

В Министерство финансов предстояло пойти к десяти, к Рыжей Лисе — к двенадцати, а Папа звал к двум, к обеду. Нужно ли говорить, что никуда Ваня не попал? Встречи вроде бы перенесли, но Ваня тут же принял меры — чудовищно нализался уже с вечера и хорошо добавил утром. Было тяжело и гадко; болели и желудок, и печенка, болела и кружилась голова, координации движений не стало никакой, а немолодое сердце отзывалось сериями перебоев. Больше всего Ваня боялся, что все это безобразие затянется, но к вечеру второго дня его погрузили в самолет и отправили в родной Карск.

С тех пор его особенно не трогали, только Папа разражался руганью, чем дальше, тем все больше ритуальной, да плыл слух по всей управе — мол, Ваня очень изменился… И еще слух, что же с нами всеми теперь будет?!

А Ваня начал находить вкус в этом своем новом положении. Внезапно, впервые за годы, у него вдруг появилось время: например, для того, чтобы прочитать последний роман. А читать удобнее всего было дома, и Простатитов, к своему удивлению, начал проводить дома все больше времени. Хотя бы часть почти каждого вечера он был дома. А в доме была жена, и стало казаться важным, что Галина его ждет, что ей хочется, чтобы он бывал дома. Он, как и сказано, был очень зависим от женщин, но, как и большинство записных бабников, очень плохо женщин понимал. Ему казалось, после всего бывшего, что он жену уже мало интересует. А ей так вовсе не казалось.

Он все больше говорил с Галиной… И о делах, и о прочитанном. И о том, что начало мучить его в последние недели, — о жизни, о Боге, о смысле всего происходящего. Простатитов рассказывал ей многое и о себе: что происходило с ним за последние годы; кроме, конечно, романов. И уж тем более ничто не смогло бы заставить его рассказать о Женьке. И он видел, как тянется к нему эта умная, образованная женщина. Они снова все больше сближались, и Простатитов находил в этом свою изысканную прелестью В конце концов, когда под ним со стоном выгибалось сильное, гибкое тело — это было то же тело, которое он брал двадцать лет назад, когда был молодым… без спасительного слова «относительно». И она, и он стали другими, но тело было то же самое. С теми же родинками в тех же местах, с теми же приметными чертами. Из соска, который он брал в рот, несколько месяцев подряд питались его Мария, его Валера. Его семя выбрасывалось в женщину, из которой вышли его дети.

Появлялась даже дикая мысль — может быть, с Галиной и сбежать в Аргентину? Здесь ведь, если он проиграет выборы (а он проиграет!), никакой жизни все равно не будет. Опять всплывал образ тихой эстансии в пампе. Чтобы далеко от дорог, чтобы никакого шума… Уже по этим мечтам Простатитов понимал, до какой степени устал.

А одновременно шла незаметная, кропотливая работа, о которой Простатитов не имел ни малейшего представления.

Назавтра же после его встречи с Фролом двое мальчиков попросили сесть в свою машину побледневшую, икавшую от страха Маринку и внимательно расспросили ее. Маринке несколько раз пришлось повторить, что самой ей бояться решительно нечего. И пришлось даже повысить голос, чтобы привести в себя ошалевшую от страха девицу. На точных ответах эти двое решительно настаивали, и все сказанное Маринкой было записано на магнитофон, но ей действительно ничего плохого не сделали, наоборот. Ее довезли до самого дома, а когда ноги перестали подламываться, а губы — прыгать, Маринка обнаружила у себя в кармане пальто довольно увесистую пачку ассигнаций.

На другой день те же самые мальчики уже присматривали себе дачу и поставили выпивку двум сторожам в двух соседних кооперативах. Добрые мальчики внимательно следили за тем, чтобы водка пилась бы до дна, и в необходимый момент проявили интерес не только к стоимости дач.

Тут выяснились обстоятельства, совершенно ускользнувшие от официального следствия. Например то, что один из сторожей, который помоложе, — так сказать, будущий писатель, кое-что все-таки видел. Двое мужчин шли к дому от станции, за полчаса до электрички. Он и запомнил потому, что было странно: поезда не было, машина не проезжала, а люди идут.

— А в той стороне что?

— Садоводство «Родничок», но это по ту сторону от рельсов.

Дяденьку снабдили еще выпивкой и пошли немного погулять. Может, в «Родничке» дачи дешевле?

А в садоводстве «Родничок» был свой сторож. Владелец едва ли не лучшей из дач, отставной полковник Онанищенко, взял на себя труд охранять садоводство зимой. Трудно сказать, как распространяется информация среди мелких наркоманов и разного вокзального люда. Но, во всяком случае, это садоводство среди них пользовалось очень плохой славой, хотя Федор Тимофеевич Онанищенко не сделал ничего особенно плохого. Поймав двух бродяг, забравшихся в садовый домик, Онанищенко только одного из них подвесил на забор за член, да и то временно: только на то время, пока второй жулик делал пятьдесят отжиманий и слушал рассказ Онанищенко о том, как надо себя вести и почему нельзя похищать и тайно пожирать чужих солений и мочений.

Примерно на сороковом отжимании бродяга свалился со стоном, а Онанищенко прочитал ему лекцию о вреде курения, употребления спиртных напитков и ведения нездорового образа жизни. После чего объяснил, что сделать пятьдесят отжиманий ему все-таки придется, потому что только после этого Федор Тимофеевич снимет его висящего за письку товарища.

— Да отжимайся ты, идиот! Ой-ой-ой!! Слезу, самому яйца все пооторву, козел!!! — раздавалось с забора, и захлебывающийся воздухом бич снова делал отжимания, пока не простонал, что «пятьдесят!».

После чего жуликам дали передохнуть несколько минут, заставили вынести, вымести и вымыть все, что они напакостили в домике, прослушать еще одну лекцию о пользе здорового образа жизни, закалки и самосовершенствования, о преимуществах владения собственностью и семейного образа жизни и пинками выгнали долой.

Эта история, кстати, по крайней мере, задокументирована и подтверждена свидетельствами очевидцев. Но трудно сказать, справедливы ли слухи об одной паре, затеявшей устроить себе домик любви в одной из дач и которую Онанищенко под дулом пулемета заставлял заниматься любовью, пока оба не упали замертво.

А что само название «Родничок» происходило от названия проруби, в которой Онанищенко топил пойманных бичей, — это уже явная чушь.

Но еще с той, с первой истории редкий бич рисковал приближаться к «Родничку», и даже на Карском вокзале при одном появлении вдали долговязой фигуры Ф.Т.Онанищенко шпана ударялась в бегство, как степная живность перед пожаром.