Книга Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

— Садимся, — проорал Бежецкий в микрофон, щелкнув клавишей переговоров с кабиной. — Вон на тот пятачок!

— Так делянка-то — с гулькин х… — недовольно ответил пилот — прапорщик Ланкис. — Мараться из-за нее…

— Ловим не на вес, а на счет, прапорщик. Выполняйте приказ.

— Слушаюсь…

Набивший оскомину горный пейзаж в никогда не закрывающемся проеме люка накренился и пошел вверх.

«Может, действительно не стоило? — подумал про себя Саша, но тут же одернул себя: — А договоренность?»

Действительно, все офицеры патрулей, помотавшись пару недель по окрестностям Кабула, вместо того чтобы исполнять действительно нужное дело, договорились в «клубе» о некой системе противодействия. Идиотские приказы, решили они сообща, будем парировать таким же идиотизмом. Только доведенным до абсурда. И сегодняшние четыре пятачка для этой программы подходили как нельзя лучше. Ну а пятый — как будто специально придумали.

Вертолет, поднимая струей воздуха клубы пыли с бесплодного склона, завис в двух метрах над площадкой, а потом, качнувшись, как барышня, с опаской заходящая в речную воду, опустился вниз. Прапорщика Ланкиса недаром прозвали в «сеттлменте» «ювелиром», да и латаные-перелатаные шасси давно пережившего свой век винтокрылого уродца легко могли не выдержать иной, более решительной посадки, а за поломку виновному пришлось бы платить из своего кармана… А вот этого уроженец Западных губерний, отсылавший все жалованье до копейки своей многочисленной семье где-то под Пружанами, позволить себе не мог…

Александр легко соскочил на хрустнувший под подошвами ботинок гравий и, не оборачиваясь на вертолет, из которого сыпались под нервное «Пошел, пошел…» Селейко остальные, направился к убогим хижинам, таким же серовато-бурым, как и окружающий камень. Аборигены уже толпились поодаль, застыв, будто вставшие на задние лапы суслики, и настороженно глядя на пришельцев. Рука сама собой передвинула кобуру с «береттой» поудобнее.

— Ки сар? — как мог внушительнее (увы, до хрипатого баса ломкому тенорку юноши еще было далеко, особенно на чужом языке) спросил поручик, останавливаясь за десять шагов от молчаливой кучки сельчан. — Бья инджа![29]

— Ман, раис[30]… - суетливо выступил вперед седобородый старик и тут же затараторил, поочередно показывая обеими руками на толпящихся за его спиной людей, на землю, на небо… Так далеко лингвистические познания офицера не простирались.

— Да что с ним разговаривать, вашбродь, — раздолбай Федюнин, не боявшийся ни Бога, ни черта, ни, тем более, воинских начальников — ни Бежецкого, ни тем более Селейко, — подошел, лениво помахивая свежесломанной веткой. — Вон она, родимая, налицо. Палить, и дело с концом. А эти пусть будут рады, что русские их накрыли, а не местные. Те б не только спалили, а еще и самих огородников перевешали. Или на колья пересажали — с этим тут просто.

— Разговорчики! — не очень решительно буркнул унтер, поглядывая на офицера. — Что себе позволяешь, Федюнин! На гауптвахту захотел?

— Да хоть бы и туда! — солдат ощерил в ухмылке стальные зубы и метко чвыркнул тугой цевкой слюны, желтой от табака, прямо под ноги унтеру. — Все при деле, а не как здесь, — мотаемся, будто это самое в проруби.

Бежецкий вздохнул: Федюнин, конечно, был сокровище еще то — бывший «фартовый», правда, по его же словам, завязавший, шалопай, каких поискать, но солдат от Бога. Храбрый, умелый, предприимчивый, неглупый… Сколько раз за храбрость представлялся и к наградам, и к повышению, но… Так и не поднялся выше рядового, а кресты, как он любил шутить, предпочитал деревянные.

Увы, сейчас он был прав…

— Барский, Коренных! — повернулся Саша к огнеметчикам. — Сжечь плантацию!

— Это дело… — пробормотал кто-то из солдат, подкручивая вентиль горелки своего ОР-72, метко названного кем-то «Золотым петушком». «Красным» не позволяла генетическая память — сколько раз в прошлом пускали обиженные чем-нибудь крестьяне «красного петуха» помещикам, а «золотой»… Огнеметы и в самом деле были золотыми. Как интендантство расщедрилось на эти аппараты, да еще на горючее к ним — без меры, оставалось тайной.

Слепящая глаза и обжигающая лицо даже на расстоянии струя жидкого огня с ревом вырвалась из горелки, и рядовой Барский, опустив на глаза темные, как у сварщика, очки, скаля белые зубы на загорелом, разом покрывшемся испариной лице, повел хвостом своего «Золотого петушка» по пыльно-зеленой, чернеющей и скручивающейся в адском пламени стене растительности… Через мгновение к первому огненному хоботу присоединился второй…

— Нэй! Нэй![31]- старик со слезами на глазах цеплялся за рукав Бежецкого, суя ему в руки комок ветхих разноцветных купюр и тараторя что-то многословное.

— Отстань, — досадливо оттолкнул тот сморщенную, коричневую, как древесный корень, руку.

— А я бы взял, — хохотнул Федюнин.

— Разговорчики… — снова подал голос Селейко, незаметно отодвинувшийся за спины товарищей от нестерпимого жара.

Для того чтобы спалить дотла плоды трудов всего этого крошечного селения — пару-другую десятин сочной индийской конопли, ушло всего несколько минут. Глядя, как обращаются в золу надежды более-менее сносно протянуть предстоящую зиму, зароптали мужчины, завыли в голос женщины, но поручик был неумолим. Действительно: добыча наркотического зелья наказуема и здесь — разве не поступают гуманно российские военные власти, всего лишь уничтожая посевы зелья, вместо того чтобы казнить тех, кто это зелье выращивает, согласно людоедским законам горного королевства? Хотят прокормить себя и семьи — пусть растят что-то полезное. Просо, к примеру, или кукурузу… Полезное, одним словом.

— Прапорщик, — окликнул он по рации пилота, когда дело было сделано и огнеметчики сворачивали свои аппараты. — Вы отметили уничтоженное поле на карте?

— По инструкции, — прокричал тот: для экономии времени двигатель не глушился, и теперь лопасти, работающие на холостом ходу, вместо пыли поднимали тучи пепла, завивающиеся в серые смерчи, призраками бродящие по некогда зеленому полю, превратившемуся в выжженную пустыню с торчащими кое-где черными «будыльями» особенно стойких стеблей. — Вылетаем?

— Ну, если вы ничего здесь не забыли…

Под хохот десятка здоровых молодых глоток отряд снова погрузился в чрево «Фоккера», и пилот резко, без предупреждения бросил машину вверх, заставив кого-то прикусить язык, кого-то выматериться от души, а кого-то до побелевших пальцев вцепиться в отполированный сотнями ладоней поручень с давно слезшим никелированием — единственную страховку от падения в бездну, открывавшуюся сразу за обрезом люка.

«Придем на базу, — раздраженно подумал поручик, — я этому лихачу…»