Книга Титановая Лоза - Андрей Ливадный

Зона все расставила на свои места.

Как жаркое прикосновение весеннего солнца топит ноздреватый снег, вытаивая из него черные разводы грязи, так и измененное катастрофой пространство срывало горячим дыханием все напускное, обугливало плоть, уродовало рассудок. Те, кто пережил катастрофу пятьдесят первого года, были вынуждены измениться либо погибнуть. Их осталось очень мало. Горстка. Но те, кто выжил и не сошел с ума при спорадических имплантациях, навек лишились всего напускного, прошлые взгляды сожгла Зона, обнажая стержень характеров, вбивая в мозг элементарную истину: слабая, неустойчивая психика — удел сталкеров-однодневок. Либо ты объективен и адекватен, либо ты — ходячий труп, пораженный серебристой проказой.

Путь Хантера был извилист и долог.

Он познал столько боли и страха, сколько не предполагал выдержать.

Сейчас, глядя на Дарлинг, он мучительно переживал те, прошлые воспоминания.

Приступ гнева ширился, и он хрипло произнес:

— Дарлинг, зайди ко мне позже.

— Но… — Она резко встала.

— Я прошу — позже!

Глаза Титановой Лозы сузились.

— Тебе больно?

— Оставь меня! — уже не попросил, а выкрикнул Хантер. На его губах внезапно выступила пена.

Дарлинг шагнула к двери, открыла ее:

— Дежурного мнемотехника! Срочно!

Командор без сил рухнул в кресло. Он уже практически ничего не видел, дикая боль вкручивалась в мозг раскаленной спиралью, кромсая личность, смешивая воспоминания в адский, фрагментированный коктейль.

Он не ощущал, как Дарлинг вернулась, присела подле, стянула перчатки и коснулась его висков. Под кожей Титановой Лозы, на подушечках пальцев проступили пятнышки красноватого свечения — это активировались биотехнические импланты.

Она хотела лишь успокоить его боль, унять взбесившихся от внезапного всплеска синоптической активности скоргов, но процесс с первых секунд вышел из-под контроля.

Дарлинг застыла в напряженной позе.

Пятнышки света под ее пальцами начали пульсировать — между Титановой Лозой и командором образовалась двухсторонняя связь. Пытаясь обуздать спорадический всплеск активности скоргов, она не подумала о защите собственного рассудка, пренебрегла ею и получила обратный удар.

Туманные образы, обрывки воспоминаний, принадлежащие командору, внезапно вторглись в ее разум.

От напряжения ее тело выгнулось, теперь, забирая часть боли, удерживая скоргов от всплеска губительной активности, она неосознанно вторглась в святая святых, коснулась памяти Хантера, которая в этот миг извергалась, будто вулкан, выбрасывая в облаках праха хрупкие, контрастные, неподвластные времени образы…

* * *

Наденька!…

Безысходный вопль рвался из глубин сознания Хантера. Смутные тени ткали полотнище воспоминаний. Прах сгоревших дотла жизней клокотал, сжигая рассудок командора.

— Хистер! Хистер! Хистер!

Длинные тени бились о стены, искажаясь в свете факелов.

Крепко сбитые бритоголовые фигуры. Непонятные символы, на стенах граффити.

Молодые парни. Незнакомые лица. А среди них — командор, молодой, еще не измененный, чужой, непонятный, вызывающий неприятие, но не обликом, а неким внутренним содержанием.

На небольшом возвышении — незнакомец. В его глазах бешенство. Слова, непонятные по смыслу, звучат отрывисто, будто лай. Его жесты резки, голос истеричен.

Собравшиеся вокруг ведут себя как безумцы, пораженные скоргами. Они выкрикивают хриплые фразы, с надрывной монотонностью выплескивая волны ненависти, их энергия направлена на разрушение, молодые, крепкие парни, без следов явных изменений, похожи на остервеневших собак, рвущихся с цепи, готовых порвать ее, лишь бы выплеснуть избыток эмоций, дать волю дрожащим мышцам.

— Мы не потерпим полукровок на нашей земле! — Голос незнакомца срывается на высоких нотах. — Мы очистим наш город от скверны!

Толпа, собравшаяся в полуподвальном помещении, начинает скандировать:

— Хистер! Хистер! Хистер!

Он вытягивает шею, так что напрягается каждая жилка:

— Смерть!

Слово — как нажатие спускового крючка.

Толпа — словно горсть патронов, вставленная в обойму, — призыв вожака выстреливает молодых парней в теплую мглу ранней осени.

Они готовы убивать.

Хистер, пошатываясь после произнесенной только что речи, последним выходит из подвала. Свет факелов уже растекается по переулкам. Красные точки отражаются в расширенных зрачках Генриха Хистера, пляшут в них, как чертики.

Он нервным движением достает сигарету, прикуривает, не замечая, что пальцы дрожат.

Смерть…

Он не обязан участвовать в погромах. Его дело — завести толпу, хотя со временем он понемногу и сам начал верить в придуманную идеологию, поднявшую его, не на вершину Олимпа, конечно, но на холмик, откуда вполне комфортно плевать на жизни других.

Рядовые боевики пусть занимаются грязной работой. Кесарю — кесарево. Они устраивают погромы, он же снимает сливки финансирования, прикрывает бойцов от преследования закона, «разруливает» спорные ситуации, все более утверждаясь в собственной значимости и исключительности.

Сигарета в дрожащих пальцах дотлела до половины.

Сейчас начнется. Сейчас…

Первый удар он пропустил. Ожидая глухих отдаленных хлопков, смутного и невнятного отголоска криков, ну, в крайнем случае, отсвета пламени, Хистер лишь разинул рот, когда по улице внезапно прокатилась судорога, он отчетливо видел, как волна разрушений, начавшись где-то на окраине города, вдруг безо всякой прелюдии вздыбила несколько кварталов, рассыпая здания, кроша кирпич и бетон, поднимая густые, непроницаемые для взгляда облака пыли, будто с невидимой горы неслась, сметая все на своем пути, всесокрушающая лавина…

Он даже не успел испугаться.

Сигарета выпала из пальцев, а в следующий миг судорога, ломающая асфальт, выбила землю из-под ног, швырнула его, как тряпичную куклу, ударила головой об осыпающуюся стену дома, а затем, будто передумав убивать, спиной втолкнула тело в тот самый полуподвал…

* * *

Дарлинг все еще держала пальцы у висков командора, кружа в пучине его обрывочных воспоминаний, когда два мнемотехника, при поддержке биоников, вторглись в процесс, вырвали ее сознание из смертельно опасного омута.

Чьи-то руки поддержали, помогли встать.

Открыв глаза, она несколько секунд отчужденно смотрела на командора, а затем, все еще находясь в плену полученных впечатлений, тихо спросила, обращаясь в пустоту:

— Кто-нибудь знает, у командора есть дочь?

Тишина.