Книга Город Мечтающих Книг - Вальтер Моэрс

— Эка невидаль! — фыркнул тот, что сидел за книгами в шкафу. — В катакомбах полно скелетов. Те, сверху, вечно сбрасывают в наше жизненное пространство всякую дрянь.

Выражение «всякую дрянь» я решил пропустить мимо ушей.

— Первый житель Драконгора, который стоит передо мной во плоти, — раздалось из-за стопки книг. — Я много читал о драконгорцах, но живого никогда в глаза не видел.

Я попытался соответствовать такому историческому мгновению и разгладил плащ.

— Мы большие почитатели драконгорской литературы, — донеслось из-за кипы бумаги.

— Большая для меня честь. Теперь вы кое-что про меня знаете. Можно спросить, а вы кто?

Выступив на шаг из укрытия, толстенький торжественно продекламировал:

— Мелочный вопрос

В устах того, кто безразличен к слову,

Но к делу лишь относится всерьез

И смотрит в корень, в суть вещей, в основу.

Глупости какие! Как я могу быть безразличен к слову? Я же писатель!

— О чем это ты? — спросил я. — Разве нельзя просто сказать, как тебя зовут?

Толстенький рискнул сделать еще шажок.

— Я — часть той силы, что вечно хочет зла,

Но вечно совершает благо.

И почему это мне так знакомо? Постойте-ка! Это же цитата! Цитата из… из…

— Это цитата из Аиганна Гольго фон Фентвега! — воскликнул я.

Конечно же, из Фентвега — этого невыносимого старого пугала замонийской классики. Любимца критиков и грозы школьников. Это отрывок из «Философского камня», его самого знаменитого произведения. Десятилетиями Данцелот вдалбливал мне в голову строфы из него.

Толстенький теперь окончательно покинул свое укрытие. Кожа у него была цвета спелой оливки.

— Так и есть. Это мое имя.

— Твое имя? Ты Аиганн Гольго фон Фентвег?

— Так точно. Можешь называть меня Гольго, все так делают!

Я совсем запутался. Фентвег ведь уже девятьсот лет как мертв!

Из-за книг на полке выбрался другой гном. Этот был светло-голубого цвета.

— А я Кипьярд Глендинг. Для друзей просто Кип.

Кипьярд Глендинг был одним из моих любимых писателей. Он написал «Мальчик из джунглей», чем уже, на мой взгляд, завоевал себе бессмертие. Но ведь Глендинг был очень даже жив, этот двухметрового роста кабанчиковый, насколько я знал, обосновался в Книтинге.

— Так, так, — пробормотал я. — Значит, ты Кипьярд Глендинг.

— Конечно! — воскликнул худощавый гном, сложил перед грудью ручки и театрально продекламировал:

— Умей мечтать, не став рабом мечтанья,

И мыслить, мысли не обожествив;

Равно встречай успех и поруганье,

Не забывая, что их голос лжив.

Останься тих, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,

Когда вся жизнь разрушена, и снова

Ты должен все воссоздавать с основ.

Странно: и впрямь Кипьярд Глендинг. Отрывок из его «Заповеди», если память меня не подводит. Правду сказать, мне больше нравятся его стихи о Востоке и Западе, но на вкус и цвет… Что за странные, однако, карапузы?

— А тебя как зовут? — спросил я третьего. — Ты тоже носишь имя великого писателя?

— Ну, не такое уж оно известное, — застенчиво сказал, выходя из-за кипы бумаги, самый маленький, нежно-розовый гном. — Меня зовут Данцелот Слоготокарь.

Я вздрогнул как от удара кнутом. Имя моего крестного прокатилось по туннелю эхом точно голос призрака.

— «Все мы порождение земли, — процитировал малыш, — в прошлом — пыль, в будущем — плесень. В извечном ритме мы безостановочно бредем, но что это — праздничное шествие жизни или погребальное шествие смерти?»

— Данцелот?… — ошарашенно переспросил я, словно он стоял передо мной вживе. Ведь я только что услышал прочитанный без единой запинки отрывок из его книги.

— Слоготокарь, — дополнил малыш. — Писатель из Драконгора. Собственно говоря, ты должен его знать, если ты оттуда…

— Прекрасно его знаю, — прервал я. — Но как так вышло, что ты носишь его имя?

— Мы все носим имена известных писателей! — гордо воскликнул Гольго.

— Я не совсем понимаю…

Троица переглянулась.

— Сейчас? — спросил Гольго.

Остальные кивнули. Потом снова поглядели на меня и хором пропели:

— Спрячь свой ножик, спрячь свой меч,

Им тебя не уберечь!

Победит в конце концов

Племя страшных книжнецов!

Я невольно отступил на шаг. Страшные книжнецы! Жрущие все без разбору циклопы лабиринта! После Тень-Короля — самые страшные обитатели катакомб. Конечно! У них же только один глаз! Циклопы! И сейчас троица этих одноглазых медленно надвигалась на меня.

— Не бойся! — сказал Гольго. — Мы ничего тебе не сделаем.

Легко сказать! Да, конечно, для всеядных циклопов они ростом невелики, но ведь и скорпионы тоже маленькие.

— Это просто наша песенка для охотников за книгами, — объяснил Гольго. — Здесь, внизу, нужно поддерживать дурную репутацию, иначе тебя в два счета прикончат.

— Хорошо, — сказал я, все еще отступая. — Значит, вы страшные книжнецы. Но причем тут имена поэтов?

— Кажется, ребята, нам нужно начать сначала, — сказал Гольго. — Он как будто тугодум.

Остальные кивнули.

— Дело обстоит так, — начал снова Кипьярд. — Каждый книжнец выучивает наизусть собрание сочинений одного большого писателя. Это цель нашей жизни. Мой еще пишет, поэтому я, так сказать, еще не закончен.

— В отличие от меня, — вставил Гольго. — Вот я завершен. Аиганн Гольго фон Фентвег умер девятьсот лет назад. И написал семьдесят два романа, больше трех тысяч стихотворений, четыреста пятьдесят пьес и вообще во всех литературных жанрах оставил по себе кое-что примечательное. Постоянно приходится освежать память. — Он жалостливо вздохнул.

— И я тоже все произведения своего знаю наизусть, — притихнув, сказал Данцелот.

— Невелика премудрость, — пренебрежительно отозвался Кипьярд. — Всего одна книга.

— Может, он еще что-нибудь напишет, — перешел в оборону Данцелот.

Сердце у меня екнуло.

— Нет, не напишет, — грустно сказал я.

— А ты откуда знаешь?

— Он недавно умер. Он был моим крестным в литературе.

Три книжнеца обменялись растерянными взглядами. Данцелот заплакал, и товарищи попытались его утешить.

— Ну же, ну, — проворчал Гольго. — А мне-то что говорить? Мой писатель уже девять веков как мертв.