Книга Ветер смерти - Дмитрий Федотов

Тут замглавред сделал вдруг страшное лицо и замогильным голосом произнес судьбоносную речь:

— Господа, я догадался, что это за кукла! Это магический атрибут для наведения болезни или даже убийства! Про магию «вуду» читали? Ихние колдуны делают как бы копию человека, на которого хотят воздействовать, а потом, например, втыкают этой фигурке иглу, скажем, в печень и — пожалуйста, у человека рак печени! Или другое…

— Откуда в Сибири возьмутся жрецы «вуду»? — скептически поинтересовался Дон Теодор.

— Ну, может быть это и не «вуду», — стушевался, как всегда, перед ним Колобок, до оторопи боявшийся Фединых вопросов. — Может еще какая-нибудь древняя магия, мало ли?

Наш экскурс в практическое колдовство был прерван внезапным звонком моего мобильника.

— Котов слушает…

— Привет! Берест, — бравый комиссар был явно чем-то озабочен. — Живой пока?

— Это шутка или пожелание?

— Это предположение. Слушай, тут мне Ракитин докладывает, что ты нашел какую-то странную куклу на квартире подозреваемой Величко, и почему-то забрал себе? На каком основании, я тебя спрашиваю? — Николай постепенно начал распаляться, и я понял, что разноса мне не избежать.

— Кукла исчезла, комиссар, — сообщил я убитым тоном, решив, что «повинную голову меч не сечет» и ошибся.

— Как это «исчезла»?! — раздался в трубке громовой рык. — Куда?! Почему?!

— Откуда я знаю! — в сердцах огрызнулся я и тем подписал себе приговор.

— Гражданин Котов, потрудитесь добровольно и немедленно явиться в управление для дачи письменного объяснения по поводу допущенной вами преступной халатности в отношении хранения ценного вещественного доказательства по делу об убийстве!

— Вот это да! — не удержался я, поскольку терять мне теперь было уже нечего. — Долго репетировал?

— Быстро! — рявкнул разозлившийся комиссар, и я поспешил выключить телефон.

— Ну, все, Котов, — сочувственно вздохнул слышавший весь диалог Колобок. — Тридцать суток административного ареста тебе обеспечено.

— Не каркай! — вконец расстроился я, одел не успевшую просохнуть куртку и медленно вышел из редакции.

Настроение у меня было ужасное. Я брел по улице словно в каком-то трансе и наверное поэтому не сразу обратил внимание на рекламный щит, мимо которого проходил, хотя натренированный мозг и отметил на нем вопиющую несообразность. И когда смысл ее дошел до сознания, я буквально споткнулся на ровном месте, потом судорожно оглянулся и выронил сигарету. Там, поверх ярких, цветастых бланков и листков рекламы висела, распластавшись, пришпиленная за все четыре лапы, пушистая «мурка» и остекленело, с безмерным удивлением смотрела на меня. Я пятился на онемевших ногах, пока туман не задернул своей мутной завесью этот тихий кошмар, и только потом смог повернуться и идти дальше. Мне необходимо было срочно выпить: в голове творилось черт-те что, а зубы грозили перемолоть друг дружку в порошок.

Поэтому, узрев впереди неоновую палитру кинотеатра «Орион», я немедленно устремился туда и спустя пару минут с облегчением влил в себя первую порцию коньяку, тут же потребовав следующую. Но лишь третья смогла унять нервный озноб и внести некоторую ясность в мироощущение.

«Что это: дикость, развлечение, садизм, жизнеутверждение, психоз?!.. Распять доверчивое животное, глядящее тебе в глаза, похохатывая и приплясывая от удовольствия?!.. Да полноте, человек ли это?.. Ха, конечно! Еще и не то умеем! Перечислить?.. Пожалуй, без толку. Тем более, что это даже не материал для газетной полемики, когда вокруг ежедневно происходят куда более мрачные безобразия… И все же, почему эта кошка так тебя задела?.. Откуда я…» — мой разговор с самим собой внезапно был прерван душераздирающим воплем, криками и топотом десятков ног в фойе.

Сработал профессиональный рефлекс, и я оказался там раньше, чем сообразил, что этого делать не следовало. Меня едва не размазала по стене волна обезумевших от ужаса и отвращения зрителей, ломившихся к выходу. Мне отвесили хорошего тумака по уху, чувствительно врезали по ребрам, саданули чем-то твердым по спине и вдавили в узкую нишу за рекламным стендом — и все это не более чем за секунду. Голова гудела, спина и ребра нещадно ныли, нос и глотку забило прошлогодней пылью, рядом кого-то рвало. Толпа качнулась в сторону, и мне удалось проскользнуть в зал.

В первый момент я не понял причины паники — внутри был полумрак. Но через несколько мгновений глаза привыкли к освещению, и я почувствовал, как мои кишки тоже просятся наружу. Везде — на креслах, в проходах, даже на радиаторах отопления были разбросаны трупы кошек и собак!.. И какие трупы! Задушенные, раздавленные, обезглавленные, с выпученными белесыми глазами и прикушенными черно-синими языками, вывернутые лапы, оторванные хвосты!.. А запашок стоял как на распаханном кладбище или в морге, где забыли включить холодильник.

В общем, в фойе я очутился значительно быстрее, чем выходил из него. Пришлось сделать пару-тройку дыхательных упражнений, чтобы унять разгулявшиеся внутренности и выгнать из легких тошнотворно-сладкий запах. Взгляд мой блуждал по фойе скорее автоматически, чем осознанно, и вдруг споткнулся на одном лице — улыбающемся, довольном, любующемся учиненным бедламом — Феликс Гурвич?!..

Это было невероятно. Это было иррационально. Но, тем не менее, там, у самого выхода стоял он, Феликс Гурвич — бывший секретарь комсомола, фарцовщик и стукач, а ныне — президент крупнейшего в Сибири Лесного банка и наслаждался сотворенным безобразием!

Надо было срочно все поставить на свои места, иначе я всерьез опасался за рассудок. Я ринулся сквозь мечущуюся толпу, отчаянно работая плечами и локтями и моля Бога и чертей только об одном, чтобы не дали упустить того, у выхода.

Но… внезапно меня крепко схватили за шиворот, съездили по другому уху и радостно констатировали:

— Попался, гад!.. Господа, вот он! Это его работа, я видел!..

Я открыл было рот, чтобы возразить, но здоровенный потный детина, державший меня, сунул мне под нос грязный волосатый кулак, больше похожий на кувалду, и раздельно произнес:

— Закрой хлебало, сволочь!

Я быстро огляделся. Кольцо раздраженных, испуганных, злых лиц катастрофически сжималось, уже замелькали скрюченные, дрожащие руки, слюнявые, перекошенные рты. Промедление было смерти подобно: объяснять что-либо перепуганной толпе — безнадежное дело, а вот остаться калекой…

Я не стал демонстрировать свои кондиции «барса» перед неподготовленными обыкновенными людьми, пусть даже и возжелавшими моей крови. «Кодекс русского воина» запрещает такие неадекватные действия. Поэтому, симулировав обморок, я повис на руке мордатого, а когда тот попытался вздернуть меня вверх, неожиданно выпрямился, саданув ему головой по челюсти. Лязгнули зубы, детина всхрапнул и выпустил мой воротник, заваливаясь под ноги окружающих. Истерично взвизгнула какая-то размалеванная девица, отшатнулась в сторону ее подруга, и я зайцем метнулся в образовавшийся проход.