Книга Чего не сделаешь ради любви - Марго Эрли

Мэри Энн огляделась и, не увидев кругом ни единой души, спросила:

— У тебя задерживаются месячные… да?

— Да!

Все страдания Мэри Энн, связанные с влюбленностью в Грэхема, мгновенно улетучились.

— Но кто?.. — Мэри Энн замолчала. Если бы Камерон хотела сказать, она бы сказала сама. Но если Камерон действительно беременна, ужас, который она при этом испытает, намного превзойдет любые мучения, испытываемые Мэри Энн из-за любовной неудачи. Она осознала правоту прописной истины, что исцелиться от своих несчастий можно только заботясь о других. — Ох, моя дорогая! Ты в самом деле думаешь?..

— Я не думаю, а точно знаю! Ты что, считаешь, я пожалела времени, чтобы удостовериться?

— Чем я могу тебе помочь? — осторожно спросила Мэри Энн. Она не спросила: «Что ты теперь станешь делать?» Камерон отличало такое невообразимое сочетание бесшабашной независимости и болезненной ранимости, что Мэри Энн стало за нее по-настоящему страшно.

— Тебе ничем тут не помочь — просто не болтай об этом. Он ничего не знает.

— Но кто?.. — Мэри Энн снова одернула себя, спохватившись, что уже пыталась это выяснить.

— Не важно. Он тут ни при чем. Может быть, врач скажет, что у меня слишком узкий таз, и мне сделают кесарево сечение. Ведь правда?

Мэри Энн не стала ей поддакивать. Старшая сестра Камерон с самого начала тяжело переносила беременность, и самым тяжелым был постоянный страх потерять ребенка. Кто бы ни был этот он, наверняка он имеет какое-то отношение к ребенку. Мэри Энн не нашла сказать ничего другого, кроме как повторить уже сказанное:

— Пожалуйста, скажи, если я что-то могу сделать!

— Ты можешь пойти в пещеры. Я тебе уже говорила про пещеру Большого Джима… Господи, мне кажется, у меня будет выкидыш!

— Тебя тошнит по утрам?

— Нет! Но я в ужасе. Бабуля и мама умрут от стыда, раз я забеременела вне брака, а я умру от родов.

— Может быть, это просто задержка и стоит попробовать имбирь? — схватилась за одну из спасительных возможностей Мэри Энн.

— Говорю тебе, что я беременна! — резко проговорила Камерон. — Даже не верится, что я сказала это тебе по телефону.

Она, видимо, подразумевала, что теперь весть разнесется по всей Западной Вирджинии, дойдет и до потрясенных родных, и пребывающего в неведении отца ребенка.

Мэри Энн попыталась представить, что бы чувствовала, если бы забеременела от Грэхема Корбета. Спросила растерянно:

— Разве вы не предохранялись?

— Еще как! Мне надо было еще в тринадцать лет перевязать трубы!

Она была явно на грани истерики.

— Ладно, я пойду в пещеры, — мягко произнесла Мэри Энн.

— Послушай, — сказала Камерон, видимо делая героические попытки взять себя в руки, — пригласи его на День благодарения, на праздничный ужин. Может, он просто потому тебе не звонит, что не уверен, как ты к нему относишься.

— Ради бога! Он взрослый человек и знает, как приглашают женщину на свидание.

— Это всего лишь предложение.

— А ты так и не скажешь мне, кто…

— Мы отправляемся в десять утра, и я уверяю тебя, что пещера очень большая, с широкими туннелями и застрять там абсолютно невозможно.

В тот же день, переговорив с бабулей и Люсиль, Мэри Энн позвонила Грэхему. Он снял трубку после первого же звонка.

— Грэхем Корбет слушает.

— Привет. — Мэри Энн сидела на кровати и дрожала всем телом. Услышав его голос, она почувствовала, что у нее к тому же отнимается язык. — Это я, Мэри Энн. «Давай же, Мэри Энн, скажи все одним махом». — Я звоню, чтобы пригласить тебя к нам на День благодарения.

Он секунду помедлил:

— Вообще-то ко мне приехала мать…

Мэри Энн не дала ему договорить:

— Ее мы тоже очень будем рады видеть.

Он снова замолчал. И наконец, сказал деловито:

— Спасибо. Мы придем с удовольствием.

Утром в День благодарения Мэри Энн надела кремовое платье с поясом, которое купила в комиссионном магазине в Нью-Йорке на прошлое Рождество. Это было ее самое любимое платье, довольно открытое, но не вызывающее. Когда кто-то позвонил в дверь, она успела выбежать в прихожую, опередив Люсиль.

— Вот так сюрприз!

Мэри Энн широко раскрыла глаза. На крыльце стояли родители и ее брат Кевин со своей подругой Кендрой. Ей вспомнились добрые чувства, с которыми она совсем недавно прощалась с родителями. Она осознала тогда, что все прощает им, и испытала благодарность за то, что они сохранили свой брак, пройдя сквозь испытания без взаимных обвинений и оскорблений. Но в настоящий момент ей было нелегко снова вызвать в себе эти чувства.

— Вы вернулись так быстро… — пробормотала она. — Как хорошо.

— Мы обещали маме, что вскоре вернемся, — сказала Кэти Дрю. — И посмотри, кто приехал с нами! Кевин встретил нас в аэропорту.

— Здорово, — пробормотала изумленная Мэри Энн, обнимая брата и его подругу. Кевин и Кендра жили вместе уже три года, о чем мама никогда не упоминала, разве только говорила, что лучше бы им пожениться. И насколько было известно Мэри Энн, бабуля вообще понятия не имела, что ее внук и Кендра живут вместе.

Ради прибывших гостей раздвинули стол во всю длину, и, когда Мэри Энн и ее брат справились с этой задачей, несмотря на протесты Люсиль, Мэри Энн подумала, что это неплохая жизненная метафора. Если что-то непредвиденное случается, просто раздвиньте стол еще на одну доску и выберите скатерть, чтобы закрыть его целиком.

У нее промелькнула мысль: не позвонить ли Курье домой и не попросить ли Клару приготовить средство, которое поможет ее семье понравиться Грэхему и его матери. Грэхем — тот уже знает худшее, но на его мать Мэри Энн надеялась произвести хорошее впечатление. Хорошо, что Камерон с родителями тоже придет. Может быть, в таком столпотворении мать Грэхема не расслышит неуместных замечаний, допущенных ее родителями?

Пол пригласил Камерон на праздник к ним домой, и, когда немного погодя появилась кузина со своими родителями, Мэри Энн спросила у нее, почему она не пошла. Камерон почти закричала:

— А ты бы пошла?

— Неужели Бриджит имеет какое-то отношение к… — пробормотала Мэри Энн. Предложение не было нужды заканчивать. Камерон яростно сверкнула на нее глазами.

Ровно в три снова раздался дверной звонок, и Люсиль пошла открывать. Отец после третьего стакана виски наигрывал на фортепьяно «Мою темницу» и уговаривал Кевина спеть дуэтом. Кевин и Мэри Энн сидели на диване и пили каберне, а Камерон — яблочный сок, и все трое выразительно переглядывались, в то время как Кендра подпевала Джону Клайву. Бабуля вязала крючком, сидя в своем кресле рядом с матерью Мэри Энн, вязавшей на спицах.