Книга Черный магистр - Сергей Шхиян

До вечера больше ничего интересного не произошло. Каждый занимался своим делом: штабс-капитан маршировал по чердаку, Ефим с хозяином занимались лошадьми, а я спал в пустой избе. Кстати, я предлагал и товарищам отдохнуть перед ночным походом, но они отказались.

Мне казалось, что им моя идея напасть на поместье совсем не понравилась. Если Ефима еще подогревали чувства к Марьяше, то Александр Егорыч только покривился, когда я объявил о предстоящей экспедиции. Он не спорил, только пробормотал, что «дома и солома едома». Мне и самому очень не хотелось пускаться в такую рискованную авантюру — ехать ночью в незнакомое место, располагая только примитивным планом, который удалось составить со слов рыжего Ивана, было, по меньшей мере, рискованно. По-другому — глупо. Однако, мне казалось, что единственный шанс избежать штурма — нанести превентивный контрудар по противнику и вынудить его думать не о наступлении, а обороне.

Пока никто толком не знает, сколько нас, мы могли сколько-то времени держаться на страхе перед неизвестностью и мифической пушкой, но стоит магистру послать толкового разведчика, то блеф лопнет, как мыльный пузырь, и тогда нас уже ничего не спасет. Ребята, судя по всему, противостояли нам серьезные, а везение — дама капризная, может в какой-то момент и отвернуться.

Думаю, что пока за нас всерьез просто не брались. Сейчас, когда магистр узнал о своих потерях и понял, кто в этом виноват, он сделает все возможное, чтобы переломить ситуацию. Поэтому нужно было обязательно его опередить.

Когда начало темнеть, мы собрались ужинать. Горячую пищу готовить было по-прежнему некому, и хозяин, помявшись, опять предложил нам ржаного хлеба с квасом. Еда, бесспорно, была национальная, любимая патриотами, но без привычки плохо лезла в горло. Тогда я вспомнил про запас напитков и копченостей, что были у нас в карете.

— Ефим, принеси нашу еду, — попросил я кучера. — Как я забыл, у нас же в карете два полных короба припасов!

— Я тебе помогу, — вызвался хозяин, и они спешно вышли и перенесли в избу все наши съестные припасы. Не забыли и корзину со спиртным.

— Ишь ты, какие красивые штофы! — похвалил Александр Егорович аккуратно упакованные, переложенные соломой бутылки. — Поди, крепкая водка-то?

— Водка как водка, — ответил я, больше интересуясь свиным окороком и копченым налимом. — Будет время и возможность, разопьем.

— Давненько я не выпивал, — поделился своими горестями хуторянин. — Поди, господа кажный день выпивают?

— Кто как, те, кто каждый день пьет — долго не живут.

— Ну, это если лишку выпивать, а когда по уму, то вино только на пользу.

— Где это ты видел, чтобы у нас пили по уму. У нас если пьют, то до упора! — не согласился я.

— Голубчик, это о чем вы таком спорите? — спросил сверху Истомин.

— Да вот, говорим о пьянстве.

— А никак, у вас есть что выпить?

— Есть, — не сумел соврать я.

— Это чудесно! Пришлите мне сюда бутылочку, а то я совсем озяб!

— Может быть, вас спустить вниз? — предложил я.

— Не стоит, мне лучше остаться здесь. Только пришлите мне сюда штофик водки!

Капитан остался наверху, на чердаке, и ужинал в одиночестве. Коли разговор зашел о водке, мои сотрапезники тоже заинтересовались этим напитком, но я сказал, что пить мы будем только после дела, и они, кажется, обиделись.

— Вы, господа, привыкли над народом заноситься! — ни с того, ни с сего, высказал горькую истину хуторянин.

Я думал о плане предстоящего «похода» и не сразу понял, что он имеет в виду.

Когда до меня дошло, удивился:

— Это ты к чему говоришь?

— А к тому! Один с сошкой, семеро с ложкой!

— Ну и что? Это называется разделение труда.

— А то! Думаете, простой человек чувств не имеет! Небось, сало-то с картохой любите, а сохой пахать брезгуете!

— Точно, тебе обидно, что кто-то твое сало съел! А ты, когда коров держал и работников имел, с ними доходами делился?

— Не пойму я тебя, Алексей Григорьич, ты нарочно непонятное говоришь, чтобы простого человека унизить! А у меня, между просим, тоже душа есть!

Разговор становился интересным, но совсем не ясно, о чем, то ли о политэкономии, то ли о душе. Хотя, когда еще и поговорить о душе, как не перед лицом предстоящей опасности.

— Это хорошо, что ты про душу вспомнил! Как же без души? Без нее никак нельзя! — похвалил я.

— Во! Значит народ понимаешь, а как до дела доходит — так заносишься?!

— Это когда я заносился? Когда по твоей милости пленный чуть не сбежал? — ехидно спросил я.

Лицо хозяина стало скучным и обиженным.

— Вот вы, господа, только попрекать простого человека умеете. Коли надо было, сам бы за тем покойником и следил! А ты раз-два, только командовать можешь, ты туда, ты сюда. А если у человека горе, разве войдешь в сочувствие? Вон сосед Истомин, чем лучше меня? Только, что он дворянин, а я хлебопашец, вот ему и пожалуйте, а у меня горе, так мне — шиш!

Я начал путаться в претензиях и попросил говорить яснее.

— Ты чего от меня-то хочешь?

— Ничего я не хочу! Только мне обидно. Одному хоть залейся, а другому горе размочить нечем! — плачущим голосом закричал Александр Егорыч и, с шумом отодвинув скамью, стуча сапогами, вышел из горницы.

— Чего это он? — спросил я Ефима. — Какая муха его укусила?

— Обидно, знать, стало, что им, — Ефим показал пальцем в потолок, — целый штоф не пожалели, а ему, — он указал на дверь, — даже лафитника не поднесли!

— Какой еще лафитник, мы же ночью в поместье к Моргуну идем!

— Оно, конечно, так, но по справедливости угостить нужно было. За все наши труды!

— Тебе тоже обидно?

— Про меня речь не идет, наше дело по лошадям. Хотя, если взять в разумение, то уважение каждому лестно!

— Ну и ладно. Сейчас пойди отдохни, после полуночи выступаем. Я пока займусь подготовкой.

Ефим тяжело вздохнул и встал из-за стола,

— Благодарствуйте за угощение. Только дяде Саше нужно бы поднести!

— Ну да, как сразу, так сейчас, — сказал я, и оказался неправ.

Пока я собирал в предстоящий поход нужное снаряжение, хуторянин времени даром не терял и добился-таки социальной справедливости в распределении благ. К полуночи он находился уже в таком состоянии что об его участии в экспедиции не могло быть и речи. Короб со спиртными напитками был порядком опустошен, а сам Александр Егорыч плакал пьяными слезами, каялся в своей «слабости» и в одиночестве поминал покойную жену. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись на полу. Пришлось его оставить на хуторе в компании с таким же пьяным штабс-капитаном.