Книга Проклятый горн - Алексей Пехов

— Скажи, что дело касается случившегося в моих комнатах.

— Простите?

— Передай. Он поймет. Я подожду здесь.

Слуга поколебался, но решил, что ничего страшного от его вопроса не случится, и ушел. Я с равнодушным видом прислонился к стене, слушая, как усилившийся дождь колотит по подоконникам. Возможно, мне не стоило приходить сюда, но иного пути я не видел. Рассчитывать на поддержку других членов совета в сложившейся ситуации не имело никакого смысла. Сейчас мне нужен лишь этот магистр.

Вернулся донельзя удивленный слуга:

— Он вас примет.

Коридор оказался прямой и белый, как мысли праведника. Мы миновали девять закрытых дверей, прежде чем я столкнулся с Калебом, выскочившим из полутемной залы. Лицо у него было красным от гнева, руки тряслись.

— С дороги, ван Нормайенн! — прорычал он.

Я не видел смысла упираться рогом и отступил в сторону, давая ему пройти. У человека дурное настроение, и его можно понять. С Тильдой не получилось, его самого сослали в Витильску, да еще и учитель, на которого он так надеялся, не поддержал на совете.

В большой комнате с двенадцатью высоченными окнами, половина которых была закрыта тяжелыми портьерами, царил полумрак, особенно сильно сгущавшийся в дальнем конце, там, где находилась еще одна дверь, ведущая в следующее помещение. Я увидел клетку с желтой заморской певчей птахой, дремавшей на жердочке, громоздкий, похожий на носорога стол и массивные закрытые шкафы, стоявшие вдоль стены. На специальной стойке покоились разнообразные трости.

Стёнен встретил меня, сидя в кресле и опустив голые, отекшие ноги в таз с горячей водой. Выглядел толстяк не то чтобы очень довольным. Отправив слугу, он без всякого дружелюбия сказал:

— Если и есть неудобный момент, то он наступил прямо сейчас. Ты совершенно не вовремя, ван Нормайенн.

— Но ты все же нашел возможность выслушать меня.

Тот неприятно щелкнул пальцами:

— Любопытство. Раньше ты не удостаивал меня своими визитами. Что-то насчет убийства Шуко? Есть подвижки?

— Полагаю, что да.

Магистр повозился в кресле:

— И ты пришел ко мне.

— Мириам уехала. А с Павлом мы никогда особо не ладили. Ты нейтрален, так что мой выбор очевиден.

Он глянул на меня задумчиво, оценивая слова.

— И что ты узнал?

— Мы с Карлом вышли на продавца яда. Он кое-что сказал.

— Превосходно, — оживился тот. — Уже отправили за ним кого-нибудь из гвардейцев?

Я подошел к стойке с тростями:

— К сожалению, нет. Его убили прямо у нас на глазах.

— Кто?! — впившись в подлокотники, спросил толстяк.

— Сообщники убийцы, я полагаю.

— Плохо. Значит, у нас нет никаких зацепок. Эй!

— Я всего лишь посмотрю, — успокоил я его, взяв с подставки трость, которую я увидел на совете. — Великолепная работа.

— Золянская береза, кость буйвола и янтарь. Быть может, мы вернемся к обсуждению того, ради чего ты пришел?

— Да, конечно, — охотно сказал я, но тяжелую трость из рук не выпустил, проверяя баланс. — На чем мы остановились?

— Ты собирался рассказать, что узнал от продавца яда.

— Он назвал имя убийцы, — равнодушно пожал я плечами, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном, и вновь стал разглядывать трость.

Мастер, конечно, поработал на славу. Красивая вещь, и чудеснейшая резьба по дереву — пляшущие горностаи. В Золяне эти животные считаются вестниками, приносящими сообщения от мертвых. В Хагжите, где их никто никогда не видел, вполне могут перепутать с крысами.

— Я могу его услышать? — Стёнен терял терпение.

— И даже увидеть. — Я заозирался. — У тебя есть где-нибудь зеркало?

Несколько секунд он не понимал, на что я намекаю, затем его лицо окаменело, а взгляд стал злым.

— Ты пьян?

— Нет.

— В таком случае это не смешно.

— Разве похоже, что я шучу?

— Вижу, ты не в своем уме. Убирайся прежде, чем я разозлюсь!

Я сделал несколько шагов к нему:

— А что же будет, когда ты разозлишься, Стёнен? Неужели расскажешь магистрам о том, что я обвинил тебя в убийстве Шуко?

— Конечно, — хладнокровно произнес тот. — У тебя нет никаких доказательств. Твое слово против моего. Ради бога, пусть они проведут расследование, препятствовать не стану. Мы все зря потратим время. И после совет спросит с тебя. Так что лучше уйди сам, и я обо всем забуду.

— Если честно, Стёнен, я одного не понимаю. Зачем было самостоятельно покупать яд? С таким же успехом ты мог прокричать о содеянном с балкона. Такой глупости я от тебя не ожидал.

— Мое терпение лопнуло! — Он оперся руками о подлокотники кресла, резко встал, хотя его ноги все еще оставались в тазу с остывающей водой. — Убирайся!

Сперва я хотел ударить его палкой в лицо, но побоялся сломать челюсть до того, как он признается, так что со всей силы заехал ему в бок. Он, не ожидавший такого, охнул от боли, покачнулся и всей своей тушей грохнулся на пол. Таз перевернулся, вода хлынула по полу, лизнув мне ботинки и замочив одежду магистра.

— Мои ребра, сукин ты сын! — взвыл Стёнен, как только смог отдышаться.

— Всего лишь сломаны. Ну, я надеюсь на такое приятное развитие событий, — вежливо сказал я, крутанув трость в руке.

— Тебе конец! — прохрипел он, садясь.

Вид у него был потрясенный.

— Возможно, — не стал отрицать я, больше не улыбаясь. — Но, боюсь, ты его уже не увидишь, магистр.

— Я этого не делал, сумасшедший идиот! Мне вообще нет никакого дела до этого чертового цыгана!

— Я бы поверил тебе, не приди ты на совет с этой замечательной палкой. — Я ткнул ею ему в грудь, и Стёнен упал на спину.

Надо сказать, мне это не доставляло удовольствия. Почти не доставляло. Будь моя воля, я бы просто сразу прикончил его, без всяких избиений.

— Ты! — поперхнулся тот. — Тебя распнут! Нет никаких доказательств! Тебе никто не поверит! Николо! Николо!

Я понял, что он зовет слугу, и не слишком сильно огрел его по плечу.

— Твой лакей не появится, магистр. И ты, кажется, не понял всю серьезность ситуации. Мне плевать на доказательства. Главное во всем этом — я знаю, что ты подсыпал отраву в вино и подсунул бутылку Шуко. Все остальное не важно. И знаешь почему? Потому, что я не пойду к магистрам или городским властям. Я сам свершу суд над тобой.

— Ты не мож…

Я ударил его по голени, и он взвыл.

— Ну-ка, еще раз скажи, что я могу, а чего нет.