Книга Жажда снящих - Юлия Остапенко

– Прости, я просто так хотела умереть рядом с тобой…

Ты круто развернулся к камину, выпрямил на миг согнувшуюся спину. Сказал, жёстко и холодно:

– Вы можете идти, леди Генриетта.

– Милорд…

– Что ещё?

– Джой Уокерс перед смертью… просил, чтобы вы… одумались.

По твоей спине прошла судорога – я заметила это даже сквозь латы и плащ. Ты снова сжал кулаки, но не обернулся.

– Хорошо. Идите.

Я поклонилась и вышла.

Ты выполнишь предсмертную просьбу своего вассала, мой лорд?

– Миледи… ох! – молоденький паж залился краской и поспешно развернулся лицом к противоположной стене.

– Ничего, малыш, заходи, – усмехнулась я, запахивая на груди простыню. Мальчишка застал меня, как раз когда я заканчивала принимать ванную и стояла по колено в мыльной воде. Думаю, его смущение было отчасти показным – небеса наградили старину Генри фигурой, напоминающей женскую столь отдалённо, что, не присмотревшись как следует, её можно было принять за мужчину-кастрата.

Мальчишка всё же мялся, и я не сумела сдержать сарказма:

– Да брось, парень, в жизни не поверю, что в тебе всколыхнулось вожделение.

Паж фыркнул, всё так же разглядывая угол комнаты, а я сухо улыбнулась и шагнула на доски пола. В кадке тихо заплескалась вода. Я запахнула простыню поплотнее и бросила:

– Ну, что там у тебя?

– Милорд желает вас видеть. Немедленно.

– Ясно. Иди.

Паж, пятясь, выскользнул за дверь. Я медленно обтёрлась, пытаясь успокоиться. Ты никогда прежде не звал меня к себе. «Что же случилось? Ведь не может быть, чтобы… нет. Я так старалась, ты не мог ничего узнать».

Я до того опешила, что даже стала раздумывать, что надеть. Несколько минут рылась в сундуках, прежде чем поняла абсурдность происходящего. Вряд ли белый шёлк и алый бархат украсят это неуклюжее мужиковатое тело – и не важно, что они были так к лицу твоей Аделине… твоей проклятой ведьме Аделине.

Я надела то, что носила дома всегда – льняную рубаху и холщовые штаны, распустила волосы. Всё равно – я никогда не смогу быть для тебя красивой. Даже если ты позовёшь меня к себе среди ночи…

Ты был в том же зале, где принял меня утром, только теперь сидел, вытянув ноги к огню. На миг мне показалось, что ты спишь, хотя твои глаза были открыты. Они совсем остекленели, но я знала, что ты жив. Как ни прискорбно, но всё ещё живы мы оба, мой лорд.

Я вошла так тихо, как могла, но ты, видимо, всё равно услышал и сказал:

– Сядь, Генриетта.

Я подошла, опустилась на скамью рядом с твоим креслом, потупив взгляд, неловко пряча ладони между колен и пытаясь унять дрожь. Никогда прежде я не слышала от тебя «ты». «Господи, что же это?»

Твоя рука лежала на подлокотнике и выглядела пугающе слабой. Казалось, если схватить сейчас меч и ударить по ней, ты и не подумаешь её отдёрнуть. Отсеченная, она упадёт на пол к твоим ногам и останется лежать там так же спокойно, как лежит сейчас – только ладонью вверх.

Что бы ты сделал, мой лорд, если бы я упала на колени и прижала её к своим губам?

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал ты и умолк, а я всё глядела на твою руку, не смея смотреть в лицо.

Ты долго молчал; в камине трещал огонь, в дымоходе выл ветер.

Потом произнёс:

– Я знаю, ты осуждаешь меня.

Я немедленно вскинулась, забыв про страх.

– Нет!

– Осуждаешь, – без выражения повторил ты, всё так же остекленело глядя перед собой. – Ты и другие… те, кто остался в Галенфорте. И те, кто ушли сюда со мной. И Уокерс…

– Милорд, мы не вправе…

– Вы не вправе, но вы осуждаете! И вы правы, да! Я никогда не сдаю свои крепости – но я должен был остаться там с вами! Должен был! И вы все так думали. Умирали и думали, что ваш лорд – трусливый подонок, принесший вас в жертву своим понятиям о чести. – Твоё лицо потемнело, словно эти оскорбления произносились не тобой. – Но я не мог. Генриетта, я не мог оставить Тэленфорт. И её могилу. Я не мог допустить, чтобы они вошли сюда и осквернили её, понимаешь?

– Понимаю, милорд, – сказала я. – И все это понимали. Вам не в чем себя упрекнуть.

Ты посмотрел на меня – в первый раз за этот вечер.

– Думаешь? А о чём же тогда просил меня Уокерс?

Я не смогла выдержать твой взгляд – и никогда не могла. А потому не знаю, смеялся ты надо мной или… неужели настолько сильно ненавидел?

Я почувствовала, что ты перестал на меня смотреть, но не смогла поднять голову.

– Я должен был вернуться, – повторил ты. – Должен был. Я не был рядом с ней, не смог защитить её, когда она умирала. Но я могу по крайней мере защитить то, что осталось… в память о ней.

То, что осталось… в память о ней, да, мой лорд. Разве не это – всё, что ещё держит тебя среди нас? Память о твоей Аделине? Могила твоей Аделины? За милорда и его проклятую ведьму, которая и из могилы так цепко держит его в своих руках. Так цепко, что… даже смешно.

Я зажала рот ладонью. Ты посмотрел на меня, я зажмурилась, зажимая рот всё сильнее, чувствуя, как содрогаются мои плечи.

Твой голос был непривычно мягким, почти нежным:

– Ну, ну… что я вижу? Если уж старина Генри ударилась в слёзы, что делать нам? И вовсе кидаться с наружной стены?

Какое счастье, что я не стала заплетать волосы, и теперь они скрывали мое лицо, а ты думал, что я плачу.

Отдышавшись, я опустила руку и хрипло сказала:

– Простите.

– Ты тоже любила её, – произнёс ты, и что было в твоём голосе? Сочувствие? Удивление? Обвинение? Злость?

Я смогла лишь кивнуть. Любила ли я твою ведьму Аделину, мой лорд? Наверное… наверное, да, хотя кто знает.

И вдруг я сказала то, что не должна, не имела права говорить:

– Я была с ней, когда она умерла.

Ты вскочил, схватил меня за плечи, грубо – вовсе не так, как брал за плечи её. Я посмотрела тебе в глаза. У тебя такие длинные ресницы, мой лорд – наверное, в детстве соученики по оружию высмеивали тебя за это, но ты же помнишь, как эти ресницы целовала твоя Аделина – сначала веки, а потом ресницы…

– Почему ты раньше не говорила?!

– Не знаю. Не было случая.

– Что она сказала?

«Смотри на меня, мой лорд… смотри же. Смотри, смотри…»

– Сказала, что будет любить вас и после смерти, милорд.

Ты отпустил меня, словно у тебя разом ослабли руки. Сел.

Сказал – разочарованно и устало:

– Это я знаю и так.