Книга Поход семерых - Антон Дубинин

Образ красной треугольной раны, алой розы на груди вызвал другой образ, почти стершийся из памяти, — юный рыцарь, спокойное лицо, алая одежда…

Как ему повезло. Он погиб прежде, чем его брат. Ему не приходилось видеть брата мертвым… Но, сэр Алан, но, Белый Лев, хоть кто-нибудь, ответьте, почему все оказывается так прочно связано одно с другим и почему — через такую сильную боль?..

Утерев слезы, Аллен поправил фитиль ночника. Если в лесу тот горел как одинокая звездочка, не рассеивая тьму, а только очерчивая узкий круг спасения, то в палатке с ним было по-настоящему светло и уютно. Аллен разделся до трусов и влез в спальный мешок. Немного полежал, глядя на пламя — оно танцевало и казалось прекрасным, как частичка Духа Святого, — а потом достал из кармана сброшенной куртки тетрадку и карандаш.

Будет сильная боль, но пусть. Нужно из всего сделать любовь, из всего, что у нас есть. Потому что она там присутствует, это точно. Не может быть иначе. Спасибо Тебе, Господи, за сильную боль.

Кто будет воспет, чье имя — ответ,

Чей взгляд устремлен на восток,

Каштан — его цвет, Господь — его свет,

Засим ли всегда одинок.

Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали —

Ты станешь одним из троих…

С ним есть и другой, кто вечно второй,

Чьей крови — пролиться у ног.

Кто призван идти, чтоб пасть на пути —

Засим ли не жаждать не мог?

Ло, рыцарь Грааля, так книги сказали —

Ты станешь одним из троих…

Где третий стоит, и терном увит

Меч гнева, подъятый в бою.

Но чист и укрыт молчанием плит

Окончит дорогу свою.

Ло, рыцарь Грааля, таить от тебя ли —

Ты станешь одним из троих…

Одним из троих, и братьев своих

Ты встретишь по двум берегам.

Кто в красном из них, кто в белом из них,

Себя же не видел и сам.

Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали,

Хвалу возноси небесам…

Кто миром не взят, но мир ему — брат,

Кто знает, что было и есть,

Кто светел и свят, вернувшись назад,

Затем что несет свою весть —

Ло, рыцарь Грааля, не ведай печали,

Хвалу возноси небесам…

Кто тут слаб, кто силен — видно только не нам.

Кто алкал, кто страдал, кто упал, чтобы встать, —

Я скажу, ты уйдешь, но запомнишь слова:

«Наша светлая жизнь, наш блаженный покой,

Наши сказки о нас, наши знанья и дни

Разобьются во прах, когда нас позовут.

Ты узнаешь свой путь, путь узнает тебя.

Кто тут трус, кто гордец, кто тут рыцарь, кто тень,

Это — имя звезды, это — луч через кровь.

Но ни слабость, ни страх, ни вмешательство сил,

Ни проклятая тень — та, что в каждом из нас, —

Ни любая любовь, что над нами горит,

Не спасут, не спасут никого от Пути.

Только разве что смерть. Я не знаю о ней.

Только разве что смерть…»

Аллен перечел написанное и поразился ему. Многое из того, что вывела его рука, он попросту не понял. Про кого это? Про нас или кого-нибудь абстрактного? И откуда взялся этот каштан?.. «Эйрик, Эйрик, цветет ли каштан?..» — «Айрик, Айрик, могила — мой дом…»

Но в целом написанное, кажется, понравилось Аллену, хотя и было не в его обычном стиле. Может, это и есть настоящее вдохновение — когда пишешь как во сне, не понимая что?.. Тогда я его еще не знал. Впрочем, все равно.

— Это тебе, Роберт, — прошептал Аллен, складывая листик со стихами пополам. — Это подарок. Не слишком бедный, как ты думаешь?.. Ты же не любишь стихов… Но — что уж есть. С днем рождения, Роберт, с днем рождения.

Он откинулся на спину, закрыл глаза и попытался представить, как Роберт с улыбкой разворачивает листок. «Спасибо, братик. Мне нравится. К ним можно было бы подобрать недурную мелодию…»

Шорох шагов за палаткой заставил Аллена вздрогнуть. Все мысли моментально выскочили у него из головы.

— Кто тут? — почему-то шепотом воскликнул он, садясь и лихорадочно соображая, что ему схватить первое — рубашку или тупой перочинный нож.

— Не бойся, это я, — ответил извне знакомый нежный голос, и тихие шаги — топ, топ, топ — приблизились вплотную. Через секунду Клара уже потянула снаружи за молнию палатки и заглянула внутрь. — Извини, если помешала… Ты тут как, в порядке?..

— Все хорошо, — заверил ее Аллен, чувствуя горячую волну беспричинной радости. — Сумасшедшая, ты ночью шла от самого домика?.. Одна?.. Ты же только с постели встала…

— Я волновалась, — извиняющимся тоном объяснила девушка. Она была в плотно запахнутом отшельниковом пальто — наверное, эта черная рванина пребывала с ним все тридцать лет его уединенной жизни. — Я думала, с тобой что-то не так. Но если все хорошо, я могу уйти…

— Да вот еще, — рванулся Аллен из спальника, забыв про свою наготу. — Я уже все сделал, что хотел сделать один. Залезай сюда немедленно и закрой вход — а то комары налетят…

Клара послушно влезла внутрь, свернулась калачиком. Черные блестящие ее волосы свободно рассыпались по изъеденному молью сукну. Четырехместная палатка для двоих была просто дворцом по обилию свободного места, но Клара занимала только крохотный уголок.

— Да иди сюда, — изумился Аллен сиротскому поведению девушки. — Ты что, стесняешься? Сто раз бок о бок спали, когда мне жребий выпадал…

— Мне все кажется, что я тебе мешаю, — призналась Клара, но пересела к нему. Аллен, расстегнув спальник, предложил ей половину, стараясь при этом не особенно торчать наружу своим голым телом. Светильник чуть потрескивал, и в его мигающем свете поэт увидел, что Клара на редкость хорошо выглядит — впервые за последнюю неделю. Щеки ее утратили сероватый оттенок бледности, и на них проступило даже нечто вроде румянца.

— Слушай, можно я сниму это пальто? Оно грязное и колючее…

Аллен кивнул, и девушка одним движением скинула громоздкую одежду с плеч. Под ней она оказалась только в тоненькой голубой майке, не достающей даже до колен. Кожа ее сверкнула белизной, и Аллен почему-то отвернулся.

— Знаешь, — начала Клара таким голосом, будто долго готовилась сказать и не могла, — у меня к тебе разговор. Очень важный. Я хочу тебе сказать одну вещь.

Она смотрела чуть в сторону и вниз. Ноги ее были прикрыты, а вот плечи слегка дрожали от холода. Аллен придвинулся и натянул на нее спальник.

Она легко прижалась к нему, и от этого прикосновения — ошарашивающе близкого — по коже юноши словно пробежал электрический разряд.

— Только если эта вещь покажется тебе дурной или еще как-то отвратит тебя, ты мне сразу же скажи. Хорошо?

— Да, конечно, — прошептал Аллен, внутри которого что-то медленно разгоралось. Он лежал вытянувшись, не в силах пошевелиться или прикоснуться к ней.