Книга Я - шулер - Анатолий Барбакару

Они порекомендовали этого. Но, видать, не предупредили его. Не знал он, что я – за дверью.

Предложил ей рот коньячком ополоснуть и... в общем, и он туда же.

Вышла пацанка, вошел я. За волосы на затылке сгреб, в рецепты, истории болезни ряхой обрюзгшей, лоснящейся от сытости, помакал. Он и не возражал особо. Набежал персонал. Тоже особо не возражал, не спешил разнимать.

От друзей-врачих узнал после, что грешки такие водились за коллегой. Просто поймать не удавалось, да и не особенно стремились ловить. Потому как врач-таки неплохой. Тут их вина. В самом деле, предупредить забыли, что не тот клиент.

Смеялись они радостно, пока соратник по работе чернила на бумагах с очень близкого расстояния нюхал. Судя по радостной реакции, не случайно предупредить забыли. Просчитывали такое продолжение.

Нажаловался сын вволю. Беспокойства на маму нагнал. Она расширенными зрачками поглядывала на меня. Сочувствия искала.

– Господи, за что же нашим детям такое, – издала она под это самое поглядывание. – Такое пережить в его годы...

Ждал, что сын добавит: «В натуре».

Он не добавил. Мужественно, томно молчал.

– Да уж... Натерпится мужик, – издал и я реплику.

Мужик стал снисходителен и немногословен. Не единожды, пока мы шли по Купальному переулку, у мамы вырывалось:

– Бедный мальчик...

Я был старше ее мальчика на восемь лет. Сколько же времени прошло с тех пор?.. Ну да. Восемь лет и прошло.

(Когда эти заметки о кожвендиспансере были опубликованы в одном из одесских изданий, принес экземпляр на оценку одной из врачей-друзей. В мою бытность она, врач, заведовала нижним женским отделением, а теперь работала в поликлинике. Ее медсестра прочла статью и не поверила:

– Этого не может быть!

На что моя врач тихо усмехнулась:

– Все было... хуже.)

Пример другой. Заведение, поместив в которое меня лишили не только свободы, но и возможности облегчить себе жизнь, казалось бы, неотделимыми навыками игрока-профессионала...

Это заведение мы называли «тюремной дуркой»...

Диктор закончил интервью и сообщил напоследок частоты радиостанции. Привычно зазвучали прощальные позывные.

Бессмысленно уставившись на серебряный прямоугольник магнитофона-приемника, я машинально потянул из пачки сигарету. Пустил в магнитофон дым.

Я помнил этот голос. Голос дававшего интервью...

Таким видел когда-то начало лирико-романтического рассказа.

Тут особой лирики не будет. Отделаюсь воспоминаниями.

Столько пишущих зеков расплодилось. Еще бы! За столько лет разных можно наплодить. Сеяли густо.

Тому «я», который у приемника, с сигаретой, другое бы помнилось, и – иначе. Но это всего лишь «записочный» материал...

Официальное название той крепости – стационарная судебно-психиатрическая экспертиза.

Странно, что никому из журналистов эту крепость взять не удается. Мне она далась обидно легко.

Каждый, находящийся под следствием, подвергается экспертизе, обычно амбулаторной. Но кто – посерьезному: убил с особым удовольствием или там – родину предал, пожалуйте за стены. А также те, кто явно не в себе.

Меня амбулаторно прощупывали. Тот, который прощупывал, хоть и был при очках и в халате, больно жлобское ощущение вызывал. Как пачку купюр, пролистал стопку листов со стихами и рассказами, изъятыми в процессе следствия, и снисходительно откинувшись на стуле, поинтересовался:

– Что вы можете сказать о Блоке?

– О каком блоке? – вежливо уточнил я. – О строительном приспособлении или методе защиты?..

Написали в деле: тон общения – повышенный, и – в стационар.

До того на подписке был. Статья легкая, хотя и из раздела «государственные преступления». Следователь утешил: неделька, от силы – две. Машинку пишущую обещал разрешить.

Явился в указанное время при помощнике следователя в приемное отделение слободской психбольницы. Этакий фраер вчерашний с тремя сотнями в кармане, с машинкой, пообещав любимой заскочить через недельку на ужин.

В приемной для начала машинку прибрали к рукам, в пижаму облачили, не сковывающую ни локти, ни колени, не достающую до них. Внимательно следили, чтобы не дай бог из карманов чего не прихватил.

С тремя сотнями – управился. С «лишаками» никогда проблем не было, а тут всего-то три купюры. В разжатой ладони перед носом у всех пронес.

Тапками одарили тридцать девятого размера при моем сорок девятом и вдруг вежливо так предложили в наручники облачиться.

Насторожился. Ордера на арест не предъявили. Но у нас, если человек под следствием, ему никак не обойтись без установки: ничему не удивляться.

Фуфаечку набросили и повели по снегу на радость прохожим куда-то в сторону от больницы.

Вот она крепость. Квадрат стены, высоченной, мощной, с проволокой. На углах вышки с защитниками крепости. В огромных воротах калитка. В центре квадрата обнаружилось одноэтажное здание добротного серого вида.

Приняли меня с рук на руки две бывшие женщины, теперь существа без пола, без талии, без возраста. Одна очень смахивала на мичуринского, бульдога. Другая с высушенными телом и глазами. Сразу за двеПриняли меня с рук на руки две бывшие женщины, теперь существа без пола, без талии, без возраста. Одна очень смахивала на мичуринского, бульдога. Другая с высушенными телом и глазами. Сразу за дверью попал в клетку. В ней наручники сняли, заставили вновь переодеться. В совершенно аналогичную пижаму и тапки.

И тут снова прошел за фраера. На «лишаке» привычно сыграл. Но в их пижаме карман дырявым оказался. Купюры на пол выпорхнули.

Присутствующие очень оживились. Бульдожка разнервничалась. Рапортами всем грозила, бандершей оказалась.

Не стал им объяснять, зачем деньги пронес. Тем более, что и сам не знал.

Угомонились понемногу, провели по коридору недлинному и отдали вертухаю в халате, лопоухому и добродушному, с любопытством глядящему. Он хозяйничал в клетке-предбаннике и из нее уже впустил меня в конечный пункт непредсказуемого передвижения.

Квадратная большущая комната с длинным столом и непроницаемыми окнами. В комнату выходы четырех помещений, опять же смахивающих на клетки, потому как на выходах не двери, а мощные решетки. Решетки открыты, так что обитатели этой райской обители свободно перемещаются, кто в своей клетке, кто в холле.

Обитателей – человек пятнадцать. Народец, похоже, деликатный, с приветствиями не набросился. Исподлобно глядящий народец.

Присел на край скамьи, длинной, у стола, особого интереса не демонстрируя, осматривался. Очень огорчала мысль, что целую неделю только осматриваться и предстоит. Уж больно атмосфера тяжкая, и публика соответствующая.