Книга Новая зона. Время туманов - Сергей Недоруб

— Э-э… чего? — не понял Шелихов.

— Когда очень много пользователей перегружают какой-нибудь сайт непрерывными запросами с множества адресов… как-то так. Я не очень хорошо понимаю в компьютерах, к сожалению. Немного не моя тема. Но смысл такой… тебе, например, нужно побеседовать с двумя-тремя людьми на какие-то определенные темы. Эти трое задают вопросы, ты отвечаешь. Справишься?

— Ну, если вопросы не очень тупые и я знаю ответы, то почему нет. — Шелихов кивнул.

— А теперь представь, что собеседников, допустим, уже десять. Двадцать. Да чего там мелочиться, пусть их будет сто тысяч. И все тебя о чем-то спрашивают с той же частотой, перебивая друг друга. Один интересуется, чего ты слопал на завтрак. Сто шестнадцатого интересует немедленный ответ, чем ты занимался на позапрошлой неделе в пятницу. Восемьсот шестьдесят девятый приказывает выразить твое мнение относительно его новых канареечных брюк.

— С ума сойти… — улыбнулся Семен. — Башка лопнет.

— Нет, не лопнет. — Лазарев покачал головой. — А просто зависнет, если ты будешь честно пытаться ответить каждому в тот же момент, в какой был задан вопрос. Система, как говорится, рухнула, не исключено, что и сгорела от перегрузки.

— Получается, что это мы перегрузили информационный компонент?

— Да. Высокими концентрациями отдельных разумов на единицу площади. Человеческий мозг, в сущности, мощнейшее устройство обработки этой самой информации, о его возможностях до сих пор можно только гадать. Теперь представьте себе миллионы, десятки миллионов таких устройств, посылающих в эфир преимущественно какофонию и деструктивные, убийственные передачи? Не спокойную, мирную мелодию счастья, удовольствия, радости, а преимущественно жесткие ноты злобы, горя, неприятностей на работе, ненависти к соседям, просто усталости от всего на свете и пожеланий, чтобы этот мир сдох наконец в мучениях. У системы при таком обилии неперевариваемых и очень колючих порций обязательно произойдет серьезное несварение. К тому же у информационного слоя планеты наблюдается забавная особенность реализовывать наиболее мощные и массовые послания.

— А как же быть с той, первой катастрофой? — тихо спросил Ткаченко. — Ведь там не было миллионов жителей, да и городу тому всего шестнадцать лет стукнуло, когда беда случилась… не клеится что-то с твоей теорией, господин ученый.

— Первая катастрофа случилась по вине исследовательской группы, вмешавшейся в ткань системы грубо и напрямую. Не DDOS-атака пользователей, а шаловливые ручки ребенка, в отсутствие родителей повыдергавшего провода в системном блоке сервера. Дополнительной причиной возникновения первой Зоны могла быть также и одна из крупнейших в истории человечества экологических катастроф — в системе все взаимосвязано, не забывайте это, и серьезное повреждение любого компонента немедленно отразится на всех остальных, сколько бы их ни было. Так что все сходится.

— Ладно… допустим, что ты прав. — Ткаченко задумчиво почесал затылок. — Но если все так серьезно, то ликвидировать Зону просто не выйдет — человечество не справляется с проблемами куда меньших масштабов.

— Согласен. — Лазарев немного помрачнел. — Убрать Зону не получится… хотя, возможно, через какое-то время система сама вернется в свое обычное состояние. А вот не допустить появления новых очагов, как мне представляется, мы сможем. Но, боюсь, придется ликвидировать все крупные мегаполисы и распределить население настолько равномерно, насколько это возможно. Большие города должны будут стать сетью разделенных определенным допустимым расстоянием городков с населением, не превышающим двухсот-трехсот тысяч человек. И, что не менее трудно выполнить, ввести жесткую демографическую политику, направленную на… как бы это сказать…

— Спад рождаемости, — хмуро добавил капитан.

— Конечно, не во всех странах, но… боюсь, что да. Если население Земли будет по-прежнему возрастать, нас ожидает не очаговый, а тотальный крах системы. Это будет не конец человечества, нет, аналитики дают почти стопроцентную гарантию, что определенный процент людей выживет и успешно приспособится к новым условиям. Но то, что это будет конец нынешней цивилизации, думаю, понятно всем нам. Так что выбор, увы, невелик.

— Хотелось бы мне, чтоб ты, профессор, заблуждался относительно этой своей теории. — Ткаченко мрачно посмотрел в уже совсем темное окно. — А то уж больно жуткая у тебя вырисовывается картинка.

— Сам бы этого желал, — тихо проговорил Лазарев. — Уж поверьте, никакой радости от этой своей теории я не испытываю… и не хочу, чтобы она подтвердилась.

— Лопать пора и дрыхнуть до завтра. — Ткаченко достал кастрюлю с полки, протер ее и поставил на примус, после чего смешал там воду из дистиллятора и два брикета концентратов. — Горячего надо пожевать обязательно.

— Согласен, — кивнул Шелихов.

То время, пока готовилась пища, все трое провели в молчании. Каждый думал о своем — Шелихов, лежа на диване и мусоля незажженную сигарету, рассматривал потолок и едва светящуюся, постоянно гаснущую лампочку. Лазарев открыл свой ПМК и поначалу что-то записывал в отчетах, но потом тоже притих и просто глядел в окно. Ткаченко разобрал свой автомат и принялся его тщательно вычищать, несмотря на то, что почти не стрелял за время экспедиции.

Каша из концентратов пригорела. Без аппетита поужинав, Ткаченко и Лазарев улеглись спать, не снимая одежды и положив оружие так, чтобы в случае внезапной побудки оно было уже под рукой. А Шелихов выключил свет, так как лампочка почти ничего не освещала, а лишь раздражающе мигала дрожащим желтоватым огоньком — какие бы аномальные токи ни оставались в электросетях, напряжения явно не хватало. И в наступившей темноте Семен слушал Зону… ощущение того, что дом, да и весь Город не покинуты людьми, стало очень ярким и навязчивым. Здание словно вспоминало те времена, когда в нем жили, любили, ссорились, ненавидели, уставали, и тихим шепотом повторяло те звуки жизни, которые помнило. Шелихов слышал, как в соседней квартире тихонько, жалобно тренькнул звонок телефона, не долгой, звонкой трелью, а всего одним слабым, одиноким звоном. И за дверью кто-то тихо, едва-едва слышно, прошел по лестницам, и потом в вентиляции долго слышен был призрачный, неразличимый шепот. Дом потрескивал, шелестел и даже плакал, если Семену это не показалось от долгого напряжения слуха, — тоненько, жалобно, казалось, прямо за входной дверью, хотя в глазок не видно было ничего, кроме густой черноты. Изредка в пустых, ржавеющих изнутри трубах и в канализации начинались какие-то ворчливые, хриплые звуки, отвернутый кран на кухне тихонько сипел, словно дышал, и из сливного отверстия раковины веяло иногда холодным, затхлым воздухом. Это было очень похоже на ту, старую Зону — многие сталкеры, ночующие в брошенных домах, слышали странные тихие звуки, не исключением был и Семен, которому не раз приходилось останавливаться на ночлег в старых школах, хуторах или железнодорожных станциях. И вот эти неслышные шепотки, едва различимые голоса, ворчание в трубах, скребущийся звук за обоями убедили Шелихова окончательно — да, здесь Зона. Та же самая, ну, разве что с какими-то местными различиями. Конечно, все эти звуки могли лишь мерещиться сталкерам после физически и психологически тяжелых рейдов, или же так звучали медленное разрушение брошенных зданий, потрескавшийся от замерзшей в щелях воды бетон, капли воды на вечно сырых потолках, ветерок в перилах пустых лестниц. Но Семену всегда казалось, что это просто брошенные дома вспоминают когда-то живших здесь людей, и достаточно только прислушаться, чтобы разобрать слова и целые фразы в тихом шелесте отставших от стен обоев, плач в ветре, заблудившемся в вентиляционных трубах и стояках канализации, жалобы в поскрипывании дверей, тревожимых холодным осенним сквозняком. Наверное, поэтому те, кто любил ходить по Зоне в одиночку, на ночлег охотно прибивались к таким же бродягам, чтобы за вечерним трепом у костерка не слышно было шепота привидений…