Книга Берлинский фокус - Луиза Уэлш

Шейла снова опустила глаза:

– Я только один раз видела синяки.

– Когда Билл заявил, что Глория упала с лестницы? Шейла кивнула:

– Да, но я ей поверила. Билл крутился в клубном бизнесе, а в таком деле привыкаешь командовать. Да и зачем Глории врать? Конечно, я ей поверила.

– Некоторые вопросы могут показаться вам бестактными. Я заранее прошу прощения.

Шейла кивнула и ободряюще улыбнулась:

– Вы курите?

– Да.

– Тогда давайте подымим.

Мы вышли через стеклянные двери в небольшой дворик. Может, жизнь и течет по своим правилам, но природу Шейла взяла под контроль. Она разбила сад на идеально ровные лужайку и клумбочки. Миновав зеленый кованый стол и стулья, Шейла повела меня по лужайке, останавливаясь, чтобы оборвать сухой лист или вырвать сорняк. Может, сидеть на улице слишком холодно, а может, ей легче разговаривать о сестре, не глядя в глаза.

– Джиму не нравится, что я курю, но одна сигаретка не повредит, а уж как поможет. – Она засмеялась, и я впервые заметил в ней сходство с Глорией. – Вы хотите спросить о любовнике Глории.

Я кивнул с облегчением:

– Да.

– Всегда все сводится к одному, не так ли? К сексу.

– Страшная сила.

– Вы это так называете?… Он был ее большой-большой тайной. – Шейла сорвала потемневший листок с куста и раскрошила его пальцами. – Его так и не нашли, знаете, несмотря на все усилия. – Шейла открыла ладонь, посмотрела на растертый лист и смахнула на землю. – Джим никогда не говорил вслух, но он уверен, что Глория от скуки придумала себе любовника.

– А вы как думаете?

– Я думаю, он был женат.

Небо хмурилось целый день, и вот начало моросить. Мы вернулись в дом, Шейла взглянула на часы, намекая, что время вышло.

– Но теоретически Глория могла уйти от мужа к любовнику?

Шейла посмотрела на меня:

– Не знаю, эта мысль меня много лет мучит. С того дня я на все смотрю по-другому, мы и с Джимом тогда познакомились. Сначала я думала, что могла, но с годами засомневалась. Она обожала Билли, а отец не отдал бы его просто так. Если только он был любовью всей жизни, тогда может быть, хотя материнский инстинкт крайне трудно преодолеть. – Шейла кивнула на расставленные на комоде фотографии. – Я-то знаю, у меня самой двое.

Я взглянул на снимок двух неприметных школьников, фотографию неприметных студентов, скучный портрет неприметных лысеющих мужчин в темных костюмах, похожих на школьную форму. Интересно, сколько еще понадобится снимков для полной коллекции. Справа от галереи в серебряной рамке с орнаментом я увидел студийный портрет Глории Нун.

– Можно?

Шейла кивнула, и я взял снимок.

– Красивое лицо.

– Не только лицо, но и доброе сердце. – Она улыбнулась мне улыбкой Глории. – Глупо, наверное, но я иногда представляю, что она уехала в долгое кругосветное путешествие. Что она где-то в Египте, Турции… Маракеше, какой-нибудь экзотической стране, где всегда солнце. – Шейла взяла фотографию из моих рук, и впервые за нашу встречу я подумал, что она может заплакать. Вместо этого она усмехнулась. – Знаете, если бы она вдруг вернулась и сказала, что ездила отдыхать, я сама бы ее убила.

Шейла поставила фотографию на место, и я заметил другой снимок. Я взял его и постарался спросить как можно спокойнее:

– Друг семьи?

– С чего вы взяли? – Шейла ласково улыбнулась. – Это мой муж, Джим.

– Мистер Боуэн?

– Боуэн – фамилия первого мужа. Он умер за два года до исчезновения Глории. – Шейла покачала головой. – Рак костного мозга. С диагнозом он прожил всего полгода. После смерти Фрэнка мне особенно тяжело было смириться с потерей Глории. – Она снова покачала головой. – Знаете, я думала, что не выдержу. А потом появился Джим. – Шейла улыбнулась. – Он участвовал в расследовании. Мне кажется, большинство тогда считали Глорию распутной женщиной, бросившей мужа. Другие были времена. Но Джим никогда в это не верил. Он продолжал искать. Как раз тогда я в него и влюбилась. – Она улыбнулась. – Я сохранила вывеску на магазине – его основал дед Фрэнка, и я не вправе менять название. Я потому и догадалась, что вы звоните насчет Глории. Никто не зовет меня Боуэн. С тех пор как я вышла за Джима, я Шейла Монтгомери.

* * *

Представляю, как Джеймс Монтгомери возвращается домой и застает меня в гостиной за допросом его жены. Отчасти я даже хотел этого. Что бы он сделал в ее присутствии? Хотя, честно говоря, я рад, что мы не столкнулись.

Я чуть не бегом бросился из дома Монтгомери, проклиная пустынные улочки пригорода, боясь сесть на обратный поезд, чтобы не столкнуться с ним на вокзале. Наконец я выбрался на торговую улицу и сел на автобус в город.

Вернувшись в Лондон, я зашел в интернет-таксофон, чтобы проверить свой ящик. Технологии, может, и ушли далеко вперед, но люди по-прежнему облегчаются в будках. Я задержал дыхание и попытался понять, как эта штука работает. Связь чудовищно медленная, и я успел прочесть дюжину объявлений с обещанием потанцевать со мной, сделать массаж и вообще всячески меня развлечь. Они хоть понимают, с кем связываются?

Продавцы виагры не сдавались, но зато и Дрю Мэнсон объявился. Он горел от нетерпения со мной встретиться и оставил номер мобильного.

Мэнсон ответил после третьего гудка. Я объяснил, что завтра уезжаю на конференцию издателей, но буду рад встретиться с ним перед отъездом, например, за поздним обедом. Мистер Мэнсон согласился. Он предложил трактир неподалеку от Фаррингдон-роуд. Я как-то водил туда одну танцовщицу. Потратил кучу денег на еду, а она ушла, сказав, что ей надо выспаться перед шоу. Надеюсь, с Мэнсоном у меня срастется.

На снимке Дрю Мэнсону было чуть за тридцать – очки а-ля Дэвид Хокни,[25]напряженный взгляд из-под всклокоченных темных волос в стиле молодых интеллектуалов-шестидесятников. Мэнсон сидит за столом, оторвавшись от пишущей машинки со смесью удивления и интеллектуальной суровости на грубоватом лице, правая рука застыла над клавишами, словно его отвлекли от написания шедевра.

Подсказки лежали в прическе, отсутствии компьютера и дате издания под обложкой библиотечной книги в моей сумке. Но я не ожидал, что в бар войдет лысеющий мужчина под шестьдесят в тех же или очень похожих очках. Несколько секунд он стоял в дверях, оглядываясь с видом потрепанного жизнью человека с маленькой надеждой в кармане. Я поднялся и пошел ему навстречу:

– Мистер Мэнсон?

– Да.

Он говорил, как, по-моему, должны говорить выпускники старого Кембриджа, и я обрадовался, что выбрал интеллектуальный стиль, надев очки.