Книга Корона Героев - Робин Маккинли

Вверх. И вверх. Болело все. Уже стерлось различие между судорогами в ногах и головной болью. Только сыпь от сарки между ключиц сохраняла индивидуальность и все усиливалась. Вверх. Она поднималась вечность и будет подниматься еще вечность. Она станет новым божеством — Богом, Карабкающимся Вверх. А что? Есть же, например, Бог, Которого Нет (более известный как Бог, Который Следует За, или Бог, Который Идет Перед), божество полуденной тени. Сыпь к тому же начала чесаться, и Аэрин пришлось сжать испачканные соком пальцы в кулаки, чтоб не скрести слишком чувствительную кожу на шее и груди. А подъем все продолжался. Жар красного камня теперь обжигал ладонь даже сквозь мешочек, а пересохшие листья сарки кололи пальцы другой руки.

Когда она добралась до вершины, то просто не поверила и остолбенела, тупо глядя в черный коридор перед собой, открывавшийся за таким же черным дверным проемом, как и все другие, которые она миновала во время бесконечного подъема по спирали. Но здесь лестница кончилась, и теперь надо переступить порог или повернуть вспять и отправиться в обратный путь. В коридоре факелов не было. Последний потрескивал на дюжину ступеней ниже. Внезапно отбрасываемые им тени заметались, хотя сквозняка не было, — Аэрин поняла, что на ступенях за спиной что-то есть, и бросилась вперед, во тьму.

Она бежала — откуда только силы взялись? — и Гонтуран больно колотил по лодыжке, хотя ноги онемели от подъема. Коридор оказался очень коротким, чернота впереди обернулась дверьми, чью раму очерчивала тончайшая линия красного света. Аэрин резко остановилась в нескольких шагах от преграды, мышцы дрожали, колени подгибались. Казалось, еще немного — и она рухнет лицом прямо в дверь, и в таком-то виде тварь, которая поднимается по лестнице, ее и сцапает.

Аэрин вжалась спиной в угол между створкой двери и стеной. В горле свистело. «Спасибо Люту, что вылечил меня на совесть», — подумала она, чувствуя, как густой воздух проникает в грудную клетку, выталкивается обратно и сменяется новой порцией. От тяжелого дыхания сыпь на груди вспыхнула с новым воодушевлением, Аэрин невольно задышала мельче и быстрее.

Лют. Аэрин не думала о нем, не произносила его имени в самых потаенных, самых личных уголках души, с тех пор как покинула его. Она обещала вернуться к нему. И теперь, стоило вспомнить о нем, дышать стало легче. Даже злой воздух, казалось, стал не таким противным на вкус. Лют. Она взглянула назад по коридору, но оттуда ничего не надвигалось. Возможно, это Ничто, подумалось ей. Возможно, именно оно следует за ней. Аэрин взглянула на свои руки. Даже если двери можно открыть, просто толкнув или потянув, для этого нужно освободить хотя бы одну руку. Она опустилась на колени, отпихнув ногой острие Гонтурана в сторону. Меч уперся в угол и больно ткнул ее под мышку навершием рукояти. Аэрин положила спрятанный камень и зеленый венок на пол, затем медленно перевернула кожаный мешочек. Горячий красный камень выкатился из него, пылая внутренним огнем, и длинные красные языки этого света зазмеились по полу и стенам коридора. У Аэрин закружилась голова. Она расковыряла венок, сделала небольшое углубление в переплетенных черешках, торопливо подобрала камень, попытавшийся обжечь ей пальцы, и уронила его туда. Камень засвистел и зашипел, но сарка стиснула его, и красный свет сделался не таким ярким. Аэрин прикрыла камень листьями, встряхнула венок, дабы убедиться, что камень не вывалится, и поднялась.

«Клянусь крыльями матери всех лошадей, эта сыпь скоро сведет меня с ума».

Аэрин беспомощно потерла ее тыльной стороной ладони об изнанку рубашки, и сыпь злорадно вспыхнула с удвоенной силой. Но, уронив руку и пытаясь свести плечи так, чтобы рубашка и туника не прикасались к раздраженной коже, Аэрин забыла и думать о том, что могло красться за ней по ступеням. Сутулиться тоже не помогало. Она раздраженно обернулась к двери, прижав свободную руку к груди, и толкнула створки той, в которой держала сарку. Листья с шорохом коснулись внутреннего края дверей, и двери…

…взорвались.

Рев ударил такой, словно все громовые боги спустились со своей горы и одновременно взвыли у нее в ушах. Смерчи бесконечными винтовыми лестницами вились вокруг и задевали ее краями. Перед глазами мелькала рваная краснота, раздираемая чернотой, исполосованная белым и желтым. Казалось, глаза выдавливает из орбит. Аэрин неуверенно шагнула вперед, все еще сжимая венок в вытянутой руке. Они не видела ни пола, ни стен, ни потолка — ничего. Только осколки цвета, словно безумные рваные тряпки, неслись мимо. Вторая ладонь упала на рукоять Гонтурана, хотя и не надеялась успеть вытащить меч в этом вихре бури. Однако ощущение рукояти в стиснутой руке успокаивало.

Ветер на миг оторвал Аэрин от пола и бросил снова. Она споткнулась и едва не упала, ветер опять подхватил ее и бросил в сторону, и она только по чистому везению приземлилась на ноги. «Так не пойдет, — решила Аэрин и взяла себя в руки. — Возможно, я потеряю его…» — и безумным рывком выдернула Гонтуран из ножен.

Синее пламя вспыхнуло и объяло ее вихрем, и ветры и громы отступили. Аэрин на пробу взмахнула Гонтураном, и клинок запел одной пронзительной мрачной нотой. В тот же миг осколки красного и черного и полосы желтого и белого растворились в тенях, превратившись в пол, пять красных стен и потолок над головой, разрисованный всякими тварями — мерзкими красно-черными тварями с белыми клыками и желтыми когтями.

В дальнем конце комнаты стоял одетый в белое человек с красным мечом в притороченных к поясу ножнах. Аэрин сразу же узнала его, ибо достаточно часто видела это лицо в зеркале.

Она открыла рот, но слова не шли. Человек в белом рассмеялся ее собственным смехом, но мощнее, глубже, с ужасным эхом, породившим спутанные гармоники, и эти гармоники находили в ее душе то потаенное и пугающее, о чем она старалась не думать и надеялась, что оно никогда не напомнит о себе. Воздух прокатывался через нее плотными волнами, и синее пламя Гонтурана потускнело и замерцало в дрогнувшей руке.

— Добрая встреча, дочь сестры, — произнес хозяин башни.

Голос его прозвучал негромко, мягко и вежливо. Задумчивый, философский, мудрый и добрый голос. Голос, которому доверился бы любой. Голос, ничуть не похожий на собственный голос Аэрин.

— Нет, не добрая, — наконец произнесла Аэрин натянутым тоном.

Ее собственный голос прорезал уродливые дыры в потоках воздуха между ними, разрушал гармоники, все еще гудевшие у нее в голове. И при его звуках она словно утратила нечто драгоценное и прекрасное, что могло бы вечно принадлежать ей.

— Не добрая. Ты убил мою мать и уничтожил бы мой народ и мою страну.

Агсдед пожал плечами, его белое одеяние пошло волнами и пало длинными изысканными складками, мягко мерцавшими, словно лепестки весенних цветов. Его ореховые глаза ласково смотрели на нее — ее собственные глаза, но больше и сидящие глубже под более высоким лбом.

— И почему тебя это должно волновать, милая? Ты никогда не видела своей матери и не можешь по ней скучать. Может, я услугу тебе оказал — многие дочери с радостью избежали бы нежной опеки их матерей.