Книга Волки и волчицы - Андрей Ветер

— Она правда мертва? — послышался её недоверчивый голос.

— Давно мертва.

Патрицианка поднялась по подставленной ей лесенке в повозку и с любопытством дотронулась до кожи покойницы.

— О, Юпитер! Как это удивительно! Как захватывающе! Куда ты везёшь её, Феликс?

— В Рим. Хочу, чтобы о Певице узнали все. Я хочу воздвигнуть храм в её честь.

— Кто позволит тебе? Но всё-таки как невероятно: обыкновенная продажная волчица, а боги даровали столь чудесную смерть!

— Ей была дарована и чудесная жизнь.

— Она и впрямь была так хороша в любви, как ты рассказал мне?

Феликс кивнул.

— Что ж… До города уже рукой подать… Где ты остановишься?

— Где-нибудь неподалёку от городских ворот. В Рим нас не пустят с мёртвым телом простолюдинки.

— Простолюдинки и проститутки, — добавила Антония и сошла на землю. — Сегодня я буду в доме Метелла и обязательно расскажу об этом чуде. Завтра же к тебе явятся толпы людей.

Антония вернулась в свой экипаж и укатила.

Не доехав немного до стен Рима, повозка с телом Энотеи остановилась перед двухэтажной харчевней. Над входом красовался огромный рисунок петуха, надпись гласила: «Кто войдёт сюда, будет чувствовать себя превосходно. Чужестранец, осмотри хорошенько место, где ты хочешь поселиться. У нас Меркурий обещает тебе выгоду, Апполон — здоровье, Септимен — хороший приём, причём со столом». На заднем дворе стояли несколько кроватей под открытым небом, всюду валялись набитые тростником матрасы и подушки, на которых устроились полуголые пастухи.

— Здесь Волчий Праздник всё ещё продолжается, — сказал, осматриваясь, Феликс Север.

— Пожалуй, надо нам подъехать поближе к городской стене, — предложил его спутник.

— Нам не позволят держать возле стен Рима мёртвое тело, — возразил Феликс. — Останемся здесь.

— Но здесь даже не гостиница. Я не могу ночевать в таком зловонном месте. Тут наверняка полно клопов.

— Ради прославления нашей Энотеи нам придётся перетерпеть эти неудобства. Зато уже завтра о ней узнает Рим!

Увидев повозку, трактирщик, одетый в шерстяную тунику до колен, поспешил выбежать навстречу. Торжественный и богатый облик всадников, а также вооружённый отряд гладиаторов привёл хозяина заведения в замешательство.

— Не знаю, смогу ли я угодить таким высокородным господам, — подобострастно поклонился он, вытирая руки полотенцем. — Вероятно, вы привыкли к другим удобствам.

Из дверей харчевни тянуло вонью, доносился гам. Несколько захмелевших погонщиков мулов вышли во двор, чтобы полюбопытствовать, кого принесло в такой роскошной повозке.

— Кто это у вас там? — спросили они, заглядывая внутрь. При других обстоятельствах они не посмели бы вести себя столь непочтительно, но дешёвое вино сделало их бесстрашными.

— Отойди прочь, вонючая тварь! — крикнул Феликс и конём оттёр погонщиков от повозки. В его руке появился меч.

— Не кричи на меня, господин! Я не раб, а свободный человек, — возмутился худощавый парень, густо покрытый грязью чуть ли не до пояса. Обмотанная вокруг его бёдер драная козлиная шкура источала тошнотворный запах.

— Пошёл прочь, паршивый пёс!

Гладиаторы спрыгнули с лошадей и выставили перед собой дротики. Не дожидаясь команды, они сделали несколько выпадов, разгоняя собравшихся чумазых людей. Кто-то завизжал, получив лёгкий укол.

— Хватит! — воскликнул Феликс. — Я не хочу крови! Пусть никто не мешает нам сейчас, — он сурово посмотрел на хозяина харчевни. — Дай нам поесть. Вынеси для нас сюда стол, и пусть никто не тревожит нас. Завтра мы выставим тело Энотеи на всеобщее обозрение, и у тебя не будет отбоя от клиентов…

* * *

— Днём я снова ездила смотреть на Энотею, — сказала Антония, занимая своё место за столом в огромном императорском зале для приёма гостей. — Там собралось целое море людей. Как быстро разносятся слухи. Только позавчера Феликс Север привёз Энотею…

Чернокожие рабы в египетских набедренных повязках подносили серебряные чаши с водой для омовения рук.

— Я слышала, что сегодня к той харчевне приезжали весталки, — отозвалась Люция Сабина; она пришла на во дворец Клавдия вместе с мужем, но он затерялся где-то в гуще гостей.

— Приезжали весталки?

— Они потребовали убрать тело проститутки.

— Трудно ожидать от жриц храма Весты чего-то другого, — Антония вытянулась на подушках. — Прославляя добродетельность женщин, разве могут они согласиться с тем, чтобы у стен Рима напоказ выставлялось тело продажной девицы, да ещё мёртвой?

Красивая прислужница с ярко обведёнными глазами опустилась на колени возле ложа Антонии.

— Госпожа хочет, чтобы я распустила сандалии? — лучисто улыбаясь, спросила она.

— Пожалуй, — Антония кивнула, и рабыня невесомыми прикосновениями освободила её лодыжки от ремешков и поставила обувь на пол.

В зале с каждой минутой становилось шумнее. Рабы беззвучно передвигались вдоль стола, неся огромный поднос с бронзовой фигурой осла; по обе стороны осла висели бронзовые же мешки, в одном из которых лежали чёрные оливки, в другом — зелёные. Умелыми движениями прислуга раскладывала перед гостями закуски: ящериц, облитых мёдом и маком, сирийские сливы, гранатовые зёрна, горячие сосиски, павлиньи яйца.

— Принеси мне таз с ароматной водой, — велела Люция.

Девушка быстро вернулась и поместила глубокий серебряный таз с розоватой жидкостью перед ложем патрицианки. Сняв с Люции сандалии, она опустила её ноги в теплую воду и принялась легонько массировать их.

— Скажи, в честь чего император даёт нынче пир? — спросила Люция шёпотом, придвинувшись к Антонии и жестом отослав рабыню. — Не хочет ли он объявить о примирении с Мессалиной?

— О примирении? После того как она справила свадьбу с Гаем Силием, этим наглым выскочкой? — тоже шёпотом ответила Антония, затем понизила голос до едва слышного: — Мессалина перешла последнюю грань дозволенного!

Сказав это, она побледнела, вдруг испугавшись своих слов. Во дворце императора не следовало заводить речь и на менее щепетильные темы, а уж обсуждать поведение жены Клавдия было верхом оплошности. «У стен всегда есть уши», — любили повторять в столице. Окинув исподлобья быстрым взглядом своих соседей, Антония бросила:

— Хватит об этом!

О любовных похождениях Валерии Мессалины любили посудачить не только в домах патрициев, но и в грязных бедняцких лачугах. Никто не знал наверняка, известно ли было Клавдию, как развлекалась его жена. Поговаривали, что он зарекомендовал себя не слишком хорошим любовником и предпочитал заниматься в свободное от государственных дел время чтением, а не эротическими играми. Мессалина же отличалась пылкостью и несдержанностью. Будучи человеком умным, Клавдий смотрел сквозь пальцы на любовные связи своей супруги, однако требовал от Мессалины, чтобы она внешне проявляла уважение к брачному союзу. Однако прожитые в императорском дворце годы приучили своенравную женщину к мысли, что ей дозволено абсолютно всё. Она искала новых острых ощущений, приводила в свою спальню по несколько мужчин сразу, иногда приглашала гостей в качестве зрителей, чтобы придать остроту любовным утехам.