Книга Византийская принцесса - Елена Хаецкая

— Она воплощенная доброта, — сказал Тирант.

— Императрица? — переспросил Ипполит. — Да. Я никогда не видел, чтобы в одной женщине было столько заботливости и нежности.

Диафеб знал, что его кузен говорил о Кармезине, но не стал объяснять этого Ипполиту. А молодой рыцарь прибавил:

— Ее высочество Кармезина тотчас приказала от имени императора схватить оруженосца герцога Македонского, заковать его в железо и бросить в тюрьму — за все те несчастья, которые он принес своим ложным известием. Это было исполнено тотчас, а в городе стали бить в колокола и трубить в трубы, и на всех перекрестках кричали о великой победе под Алакрионом.

— Странный он все-таки, этот герцог Роберт, — заметил Тирант. — Впрочем, коль скоро вред устранен и ложь обличена и исправлена, то об этом происшествии можно позабыть.

И Тирант действительно выбросил это происшествие из головы.

Главной заботой севастократора стали переговоры с турками. Враги признали себя побежденными и прислали уже знакомого Тиранту Абдаллу Соломона для обсуждения условий сдачи.

Абдалла начал с главного: окруженные турки умирали от голода и умоляли, прежде чем севастократор окончательно решит их судьбу, прислать им немного продовольствия. Это было исполнено немедля; затем Тирант вынужден был проглотить поистине необъятную благодарственную речь.

Несколько раз Тирант открывал рот, чтобы заговорить о деле, но Абдалла Соломон хорошо знал свое ремесло: он не позволял франку вставить ни слова.

— А в благодарность за то, что ты так добр и милосерден, я дам тебе несколько советов, — сказал Абдалла.

И он начал говорить об обязанностях хорошего государя и правителя и о том, что нужно заботиться о подданных, быть милостивым к побежденным врагам и жестоким по отношению к врагам незамиренным. Пока Абдалла Соломон говорил, две мастерицы в Алакрионе успели выткать большой гобелен, на котором был изображен единорог рядом с девой в синем платье, а перед единорогом стоял сарацин в белых одеждах и с мечом в руке. Но когда Абдалла Соломон наконец замолчал, вытканный единорог вдруг опустил голову и пронзил рогом сарацина, и это засвидетельствовали три монахини из монастыря Святой Клары, один священник местной церкви и две соседки, из которых одна торговала молоком, а вторая была вдовой резчика по кости.

Тирант и сам не понял, отчего испытал такое большое облегчение; он приписал это состояние благотворному воздействию речей Абдаллы Соломона и потому сказал:

— Вот мои условия. Я хочу, чтобы вы принесли сюда все свое оружие, и оборонительное, и наступательное, и все седла, и всю сбрую. Затем приведите сюда лошадей. Все это вы оставите мне и уйдете свободно, но пешком и безоружными.

— На нас могут напасть в пределах Греческой империи, — заметил Абдалла Соломон, — и мы будем бессильны отразить атаку.

— Могу дать тебе слово, — откликнулся Тирант, — что ни я, ни мои люди на вас не нападут. Но если это сделает кто-то другой, я не в силах буду остановить его. Слишком много врагов вы успели нажить себе в империи.

На это Абдалла Соломон ответил:

— Упаси тебя Всевышний от случайности, которая оставит тебя нагим и беззащитным в руках герцога Македонского, Тирант!

— Ступай, ты знаешь мое условие, — был ответ Тиранта. — Иначе мы перебьем вас всех без всякой пощады.

Но Абдалла Соломон медлил. Наконец он спросил:

— Ты действительно позволишь нам уйти?

— Да, — сказал Тирант.

— Почему?

— Разве ты не рассуждал тут битый час о благородстве?

— Да, — подтвердил Абдалла, — но одно дело слушать о благородстве, и совсем другое — поступать с благородным неразумием.

— Поверь мне, — заявил Тирант, — я благоразумнее, чем враг рода человеческого, и у тебя будет возможность убедиться в этом.

Абдалла хитро улыбнулся, а Тирант сказал ему:

— Сейчас ты думаешь, что я поступаю неумно, открывая свой лагерь для турок, к тому же вооруженных. Но этого не будет. Вы положите свое оружие на телеги, и эти телеги привезут сюда десять человек, не более. И так же вы поступите с лошадьми.

Абдалла опустил глаза:

— Аллах велик!

— Не стану сейчас спорить с тобой о вере, — молвил Тирант. — Впрочем, знай, что христианам я доверяю больше, чем вам, туркам. Поэтому я также хочу, чтобы те рыцари-христиане, которые сражались на вашей стороне за плату, явились на этот луг. Но пусть христиане придут после вас и принесут свое оружие сами, каждый — свое.

— Ты не боишься, что эти предатели-христиане нападут на тебя? — спросил Абдалла Соломон с разочарованным видом.

Тирант нахмурился:

— Довольно болтовни. Ступай же!

И Абдалла ушел, смущенный.

* * *

Оружие привезли на телегах, а верховых лошадей пригнали, связанных между собой по десятку. Тирант сидел на коне и смотрел, как перед ним на лугу вырастает целая гора доспехов, мечей, копий и арбалетов. Диафеб весело улыбался, наблюдая за этой чудесной картиной.

А Ипполит вдруг спросил:

— Есть одна вещь, севастократор, которую я не могу понять.

Тирант чуть повернулся к нему и посмотрел на юношу со слабой улыбкой:

— Спрашивай о чем хочешь.

— Вы приказали туркам, чтобы те привезли оружие, но не являлись все разом, а поручили это дело десятку воинов.

— Это разумно, — вмешался Диафеб, — потому что, если бы разом всем туркам был открыт доступ в наш лагерь, они получили бы возможность напасть на нас прямо здесь.

— Да, — согласился Ипполит, — но я не понимаю другого: почему такой же приказ не был отдан и для генуэзцев и других христиан, которые за деньги бились на стороне турок.

— Они привезут свое оружие сами, — был ответ. — Я сделал это из уважения к их истинной вере.

И когда турки бросили свое оружие и ушли, Тирант даже не пошевелился, чтобы задержать их. Севастократор перестал улыбаться и сделался очень мрачным.

Вскоре показались наемники. Они хотели бы бросить своих нанимателей и сбежать, но турки сами воспрепятствовали такому предательству, потому что опасались, как бы Тирант не передумал и не истребил их всех до последнего человека.

Поэтому генуэзцы и ломбардцы предстали перед Тирантом и, не глядя на своих собратьев-христиан, начали разоружаться.

Затем им передали приказ выстроиться, и, когда это было исполнено, Тирант тронул коня и медленно подъехал к ним. Он не смотрел на этих людей, просто двигался вдоль строя. Лицо севастократора было очень печальным, как будто ему только что сказали о том, что любовь его погибла.

Добравшись до конца строя, Тирант развернул коня и закричал своим людям:

— Хватайте этих изменников и связывайте их, как скот, всех вместе за шею!