Книга Шальная музыка - Михаил Черненок

— Вылазь!

Зуев, приподняв руками парализованную ногу, кое-как выбрался из машины. Труфанов с Чуносовым тоже вышли. Владик устало потянулся. Пошевелив, будто разминаясь, широкими плечами, повелительно сказал:

— Все, Лева, хватит психовать! Становись на колени, проси прощения и поедем за запиской.

— У меня нога не сгибается. Как же на колени стать?.. — обреченным голосом ответил Зуев. — Прости, Владик, хотя я и не виноват перед тобой ни в чем…

— У сильного всегда бессильный виноват, — назидательно процитировал «Прапор», словно ковбой играя наганом.

Труфанов усмехнулся:

— Не гнутся ноги — ложись на пузо.

— Зачем это, Владик?..

— Ложись, тебе говорят!

— Не лягу.

— Такой гордый?..

— Не гордый, но это же унизительно: на коленях ползать. Я после такого жить не смогу.

— Куда ты денешься? Сможешь!

— Поверь, Владик, не смогу. Я повешусь…

— Да ну?!

— Честное слово, Владик.

Труфанов захохотал:

— Вот и хорошо. Одним конкурентом у меня станет меньше. Ну, давай, ложись.

— Владик, умоляю… Лучше — избей. К боли я привык…

— Ложись, сучок!

Зуев заплакал и вдруг, чуть не падая, побежал вдоль дороги. Выстрел хлопнул так неожиданно и глухо, что Труфанову показалось, будто Зуев упал, споткнувшись о хрустнувшую валежину. Владик непонимающе глянул на «Прапора» — тот перезаряжал наган.

— Все, что ли?.. — удивился Труфанов.

— Сейчас проверим…

«Прапор» подошел к лежащему вниз лицом Зуеву. Присев на корточки, поочередно пощупал кисти раскинутых в стороны рук:

— Готов, добивать не надо.

У Труфанова внезапно затряслись губы:

— Слушай, Никита… Может, зря мы это сделали, а?..

«Прапор» усмехнулся:

— Хватился поп красить яйца, когда пасха прошла.

— Нет, правда… Лучше бы мы его в шутку попугали…

— Ну, юморист, знаешь!.. Если этот калека рассказал бы о твоей шутке прокурору… Хватай, затейник, за ноги. Утащим от дороги и чем-нибудь прикроем. Вон у пня вроде кучка хвороста маячит…

Труфанов, стараясь приподнять мертвое тело, ухватился дрожащими руками за белые кроссовки на ногах Зуева но те оказались почему-то незашнурованными и сползли с ног. Владик откинул их к машине. Перетащив труп через кусты, «Прапор» обшарил карманы убитого. В них, кроме плоского латунного ключа, ничего не было.

— Никита, ну что ты наделал… — с дрожью в голосе заговорил Труфанов.

— Не скули, шутник! Таскай хворост, сам же просил убрать конкурента.

— У него в столе моя записка осталась. Это же вещественное доказательство…

«Прапор» показал зуевский ключ:

— Вернемся и заберем твою записку. Крутись по-быстрому, не вибрируй…

Завалив труп хворостом, подошли к машине. «Прапор» поднял кроссовки Зуева, кинул их в машину и строго наказал Труфанову:

— Вот этот подарок обязательно сожги.

Владик понятливо кивнул. Не включая фары, тихо развернулись, выехали на трассу и помчали в райцентр. На этот раз к дому Зуева подъехали заполночь. Осуществить задуманное помешал раздавшийся за дверью женский голос: «Ты, Лева?»

Из райцентра Труфанов гнал машину на всю железку. Более-менее он пришел в себя где-то на полдороге к Новосибирску. Глянув на хмурого «Прапора», спросил:

— Никита, что теперь будет?

«Прапор» ухмыльнулся:

— Тюрьма.

— Я серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю.

— С конфискацией?.

— За убийство не конфискуют. Если суд установит отягчающие обстоятельства, к стенке припаять могут. В общем, не трясись. Ты ничего не видел и ничего не знаешь. Ричарду скажи, что катался на «Жигулях» к чужой бабе, да пригрози, чтобы не трезвонил. Иначе, мол, кастрируем. Это для лысого самое страшное наказание.

Труфанов через силу улыбнулся:

— Ты психолог. А что для меня самое страшное?

— Конфискация имущества.

— Почему?

— Крохобор ты, Владик. Для тебя шмотки — дороже жизни. — «Прапор» уставился в смотровое стекло.

— Скоро, кажется, какая-то речка будет?..

— Иня.

— Остановись на мосту. Надо утопить ключ от квартиры хромого, милицейский картуз да погоны.

— Может, и кроссовки в речку кинем?

— Они новые, их могут выловить. Сожги и пепел развей…

— Пожалуй, я прикрою на недельку кафе…

— Чего?.. Надо вести себя так, будто наша совесть чиста. Запаникуешь — сразу усекут. Да и прикрывать твой светильник сейчас нельзя, на будущей неделе мне козырный клиент подворачивается. Два куска шуткой возьму.

— Меня из доли исключаешь?

— Спи спокойно, не обижу.

— Не погоришь?..

— На картах до пепла не горят. За мокруху — можно в пыль превратиться. Потому, Владик, из двух зол надо выбирать меньшее… — вроде бы с намеком закончил «Прапор».

В Новосибирске Труфанов подвез Чуносова к его дому и сразу поехал на свою дачу, чтобы сжечь обувь Зуева. Но белые кроссовки «Адидас» были новенькими, и Владик после недолгого колебания спрятал их в тайник. Завалившийся под сиденье машины носок Левчика он впотьмах не заметил.

Первые двое суток после кошмарной ночи Труфанов не мог ни есть, ни спать. Однако в кафе по вечерам веселье шло прежним ходом, да и вокруг вроде бы ничего не изменилось. Ни Зубенина, ни «Десантника», ни «Прапора» никто никуда не вызывал для разбирательства. И Владик стал успокаиваться…

В отличие от Труфанова дважды судимый Никита Чуносов не тешил себя иллюзиями. Он прекрасно знал, что незамеченным такое убийство не останется. У него был задуман другой план к пяти накопленным тысячам прибавить еще подворачивающиеся от выигрыша две тысчонки и «скрыться в неизвестном направлении». Торопился «Прапор», рисковал, был уже близок к цели, но следствие опередило его планы…

Судебный процесс над убийцей Зуева продолжался несколько дней. Суд квалифицировал действия Никиты Чуносова как умышленное убийство из хулиганских побуждений и приговорил его к крайней мере наказания. Кассационная жалоба обвиняемого, рассмотренная в высшей судебной инстанции, была отклонена. Приговор привели к исполнение.

Дело Труфанова было выделено в отдельное производство, и Владик получил более мягкое наказание. Однако конфискация имущества за содержание игорного притона в корыстных целях повлияла на Владика так сильно, что через месяц после водворения его в исправительно-трудовую колонию усиленного режима он скончался от обширного инфаркта.