Книга Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс

— Я не собираюсь тебя целовать.

— Так я и подумала: я ведь замужняя женщина, — парирует Луиза.

Мне нельзя играть в игры, я для них не гожусь. Ее ответ сбивает меня с толку. Я фальшиво усмехаюсь и меняю тему:

— Муж твой отлично смотрелся в понедельник.

— Вечером он был выжат как лимон. Поиграл на рояле и сразу отправился спать.

— На него что, наседают?

— Трудно сказать. У итальянцев система такая запутанная, что я толком даже не знаю, что ему нужно от Сонино.

— Всего-то убедить присяжных в причастности обвиняемых к убийствам, — отвечаю я, по сути, понятия не имея, так ли это на самом деле. Может быть, есть в итальянских законах что-то еще, более потаенное. Объяснял же мне Алессандро, что свидетелям не приходится давать клятву говорить правду, а ведь без этого все становится куда более проблематичным, сомнительным.

Опершись об ограждение, я всматриваюсь в очертания Капри. Луиза кладет голову на сложенные руки, искоса поглядывая на меня с несколько грустным видом.

— Знаю, что все время твержу об этом, но я действительно рада, что ты решил остаться.

— Я очень рад, что сейчас здесь.

После небольшой паузы она говорит:

— Ты же мне друг, ведь так? — Луиза нежно улыбается. По-видимому, она считает, что задала безобидный вопрос, вызванный не более чем робким любопытством, да только мне, кажется, ясно, что за этим скрывается. Конечно, ее слова могут означать: «Ты мне как друг нравишься, и, пожалуйста, не посягай на большее». Но я думаю, истинный смысл такой: «Появление друга заставило меня понять, насколько прежде я была одинока».

— Ну конечно же, друг, — отвечаю я и отвожу пряди волос, упавшие ей на лицо. Она заводит их за уши, но ветер тут же разметал их снова.

Подходим к Капри. Наш паромчик устремляется в небольшую бухту у основания долины, образованной двумя невысокими горами, которые и составляют остров. Сам городок Капри расположен повыше в долине: белая, будто оштукатуренная седловина, подвешенная на опорах двух пиков. Между бухтой и городком брючной «молнией» ползает по рельсам фуникулер. Маленький порт выглядит старомодно и приветливо, однако он наводнен туристами и тем отличается от большого города, который мы оставили позади. Я оборачиваюсь. Неаполь, смутный, в солнечной дымке, узкой полоской раскинулся по берегу на многие мили. Отсюда никак не представить себе его внутреннюю тень, его мрачноватую красоту.

Мы сходим с парома и направляемся прямо к фуникулеру. Вместе с большой группой туристов стоим, дожидаясь, когда спустится следующий вагончик. У меня такое ощущение, будто я в очереди на популярный аттракцион в каком-то парке. Делать этого мне никогда не доводилось, зато теперь я представляю, что при этом чувствуешь. Когда вагон приходит, мы, работая локтями, пробиваемся внутрь: Луиза, считающая себя местной, не может допустить, чтобы ее отпихивали какие-то американцы. Я проталкиваюсь следом за ней.

— Фуникулер — это худшее из всего, что есть на Капри. Ты думаешь, что поездка на нем будет приятной, а она оказывается еще хуже, чем тряска в подземке.

Поднимаемся в молчании. Меня прижали к окну, и я любуюсь открывающимися красотами. Небо высокое и голубое, море синее и чистое, остров весь в зелени и яркий. Все, на что падает взгляд, имеет определенную прозрачность, ясность, какой прежде мне видеть не доводилось. Всякая деталь — дом, вилла, дерево, пальма, цветок, скала, камень — кажется близкой и отчетливой, как будто прозрачный воздух, открытый солнечный свет и зеркальное море наполняют все избытком жизни. Все вокруг воспринимается как нечто не совсем реальное и в то же время более реальное, чем где бы то ни было. Я чувствовал себя попавшим в Эдем и вступившим в некие первородные отношения с миром. Обращаюсь к Луизе со словами:

— Места тут — это нечто.

— Я знаю, — говорит она. — Здесь прекрасно.

Я всматриваюсь в ее лицо, красота ее полностью созвучна окружающему. На щеках искрится нежный пушок, глаза переливаются миллионом оттенков голубизны, на губах трепет ожидания горячего поцелуя. Фуникулер, добравшись до верха, резко останавливается, Луиза, пошатнувшись, падает на меня. Я удерживаю ее, руки мои оказываются у нее на бедрах. Но нас сразу отталкивают друг от друга туристы, рвущиеся выйти из вагончика.

Центр городка похож на декорацию. Оштукатуренные стены безукоризненно белы, дорожный камень и плитка отливают глянцем. Мимо нас проезжает электромобиль с откидным верхом. Очень похож на каталки, какие используют, играя в гольф. И, понятное дело, электромобиль полон американцев.

Мы заходим в кафе, заказываем капуччино. Луиза говорит:

— Тебе лучше не обращать внимания на все это. Мы сюда за покупками прибыли.

— Что покупать собираешься? — спрашиваю я, провожая взглядом нескольких старых итальянок, одетых, как матросы на отдыхе после долгого плавания. Солнце покрыло их лица морщинами, а жуткая косметика обратила в маски, каждая тащит в руках по четыре, пять, а то и шесть сумок.

— Мы здесь ради тебя, — произносит Луиза. — Я просто тебе помогаю.

— Луиза, — выговариваю я строгим тоном, — у меня лишних денег нет, и ты мне одежду не покупаешь.

— А почему нет? — откровенно удивляется она.

— Ты спрашиваешь, почему нет?

— Да, почему нет?

— А потому, что это некрасиво.

— Что некрасиво?

— Что ты покупаешь мне одежду.

— А почему нет?

— Потому, что я так говорю.

— Тебе нужна новая одежда.

— Возможно.

Она изучающе смотрит на меня:

— Мне хочется это сделать. Можешь отнестись к этому как к выражению благодарности. За то, что остался в Неаполе и составил мне компанию.

Я вынужден уступить.

— Но выбирать буду я.

Луиза трясет головой.

— Ни за что. Какой в этом смысл? — говорит она игривым тоном.

— Мне показалось, смысл в том, чтобы купить мне кое-что новое.

— Нет, смысл в том, чтобы я купила тебе новую одежду.

— Тогда я вынужден отказаться.

— Ты не можешь.

— Это почему?

— А потому, что ты уже согласился.

— Когда?

— Только что. Ты сказал: «Я буду выбирать покупки».

— Это не согласие, это — условие.

— Но ты же согласился принять обновки, так? И спорил с самого начала из-за того, что покупать буду я. Ты виляешь, так нечестно.

— Это я-то нечестен?

— Слушай, ты же знаешь, что я своего добьюсь. И если тебя Алессандро волнует, то ему я уже сказала.

Тут я злюсь по-настоящему.