Книга Похититель школьных завтраков - Андреа Камиллери

Он тут же растянулся на кровати. В голове не осталось ни единой мысли, грудь наполнилась счастливой печалью. Он чувствовал, как медленно уплывает в «страну деревенского сна», когда в дверь постучали.

– Войдите, открыто.

На пороге появился повар. Это был тучный высокий человек лет сорока, кареглазый и смуглый.

– Чем же вы заняты? Почему не спускаетесь? Я только узнал, что вы приехали, приготовил вам такое…

Что именно приготовил повар, Монтальбано уже не услышал, потому что сладостные звуки райской музыки затопили его слух.

Целый час он наблюдал, как к берегу медленно приближается лодка. Гребец энергично и размеренно работал веслами. Лодку, видимо, заметил и хозяин трактира, Монтальбано услышал его крик:

– Луичи, кавальер возвращается!

Комиссар увидел, как Луичино, семнадцатилетний сын хозяина, вошел в воду и вытащил лодку на песок, чтобы гребец не замочил ноги. Кавальер, чьего имени Монтальбано еще не знал, был одет с иголочки, даже при галстуке. На голове у него была белая панама с классической черной лентой.

– Поймали что-нибудь, кавальер? – спросил у него хозяин.

– Какая тут рыбалка!

Это был худощавый нервный мужчина лет шестидесяти. Чуть позже Монтальбано услышал, как он чертыхается в соседней комнате.

– Сюда, пожалуйста, – сказал хозяин, едва увидев спускающегося к ужину Монтальбано, и проводил его в комнатушку, где помещалось только два столика. Комиссар был ему благодарен, потому что в общем зале раздавались громкие голоса и смех собравшейся там шумной компании.

– Я накрыл на двоих, – продолжал хозяин. – Вы не будете против, если кавальер Пинтакуда отужинает с вами?

Вообще-то он был против, опасаясь, что придется говорить за едой.

Вскоре худощавый старик приветствовал его полупоклоном:

– Либорио Пинтакуда, и вовсе не кавальер.

Едва усевшись за стол, не кавальер сказал:

– Я должен вас кое о чем предупредить, хотя это может показаться невежливым. Когда я говорю, я не ем. Следовательно, когда я ем, я не говорю.

– Рад встретить единомышленника, – ответил Монтальбано, с облегчением вздохнув. Паста с морскими крабами оказалась прекраснее классического балета, но фаршированный лаврак с шафраном наполнил его благоговейным трепетом.

– Как вы думаете, такое чудо может повториться? – спросил он Пинтакуду, указывая на пустую тарелку. Трапеза была окончена, и к нему вернулся дар речи.

– Повторится, не беспокойтесь. И еще не раз, как каждый год в Неаполе закипает кровь святого Януария, – сказал Пинтакуда. – Я не первый год приезжаю сюда и ни разу, говорю вам – ни разу мне не пришлось разочароваться в кухне Танино.

– В каком-нибудь шикарном ресторане такого повара, как Танино, золотом бы осыпали, – заметил Монтальбано.

– О да. В прошлом году приезжал один француз, владелец знаменитого ресторана в Париже, так он на коленях умолял Танино поехать с ним. Но тщетно. Танино говорит, что здесь он родился и здесь должен умереть.

– Но кто-то должен был научить его готовить, с таким мастерством не рождаются.

– Видите ли, прежде Танино был мошенником, мелким преступником. То и дело попадал за решетку. А потом, десять лет назад, ему явилась Мадонна.

– Вы шутите?

– Вовсе нет. Он сам говорит, что Святая Дева взяла его за руку, глянула ему прямо в глаза и сказала, что отныне он будет великим поваром.

– Не может быть!

– Вы вот ничего не знали о явлении Мадонны, а для фаршированного лаврака подобрали правильное слово: чудо. Однако вы, видимо, не верите в сверхъестественные силы, поэтому поговорим о чем-нибудь другом. Что вы делаете в этих краях, комиссар?

Монтальбано вздрогнул. Он здесь никому не говорил о своей работе.

– Я видел по телевизору пресс-конференцию, когда вы арестовали женщину, убившую своего мужа, – объяснил Пинтакуда.

– Сделайте одолжение, никому не говорите, кто я.

– Да здесь все знают, кто вы, комиссар. Они поняли, что вам хочется оставаться не узнанным, вот и притворяются, что понятия об этом не имеют.

– А каким делом занимаетесь вы?

– Я преподавал философию, если философию вообще можно назвать делом.

– Разве нет?

– Ничуть. Молодым она скучна, они знать не хотят, что там думали Гегель и Кант. Следовало бы заменить философию на дисциплину под названием, ну, например, «руководство к применению». Тогда, может, и вышло бы что-то путное.

– К применению чего?

– Жизни, уважаемый. Знаете, что писал Бенедетто Кроче в своих «Мемуарах»? Что опыт научил его воспринимать жизнь всерьез, как задачу, требующую решения. Это кажется очевидным, не правда ли? На самом деле все не так очевидно. Надо объяснять молодым, что значит с точки зрения философии, если они в субботу вечером врежутся на своей машине в чужую. Объяснять им, как этого можно избежать. Но у нас с вами еще будет время поговорить, мне сказали, вы пробудете здесь несколько дней.

– Да. Вы живете один?

– Те две недели, которые я провожу здесь, – совершенно один. В Трапани я живу с женой, четырьмя замужними дочерьми и восьмью внуками, с которыми сижу весь день, если они не ходят в школу. А по крайней мере раз в три месяца я сбегаю сюда и не оставляю ни адреса, ни телефона. Здесь я провожу время в одиночестве и погружаюсь в воды забвения. Для меня это как клиника, где организм полностью очищают от избытка эмоций. Вы играете в шахматы?

На следующий день после обеда, когда Монтальбано, развалившись на кровати, в который раз перечитывал «Египетский совет» Леонардо Шаши, ему пришло в голову, что он не предупредил Валенте о своем договоре с полковником. Если Валенте продолжит расследование, это может оказаться опасным. Комиссар спустился на первый этаж, где стоял телефон.

– Валенте? Говорит Монтальбано.

– Сальво? Где тебя носит? Я тебя искал, звонил в комиссариат, мне там сказали, что ничего не знают.

– Зачем ты меня искал? Есть новости?

– Да. Сегодня утром мне позвонил начальник полиции и сказал, что ни с того ни с сего было удовлетворено мое прошение о переводе. Меня переводят в Сестри.

Джулия, жена Валенте, была родом из Сестри, там остались ее родители. До сих пор каждый раз, когда заместитель начальника полиции просил о переводе в Лигурию, ему отвечали отказом.

– Ну, говорил я тебе, что от этой истории будет прок? – напомнил ему Монтальбано.

– Ты думаешь, что?…

– Конечно, они хотят тебя отстранить от дела, да так, чтобы ты не противился. К тому же, скажи, когда именно тебя переводят?

– Немедленно.

– Вот видишь! Я заеду попрощаться до твоего отъезда.