Книга Умельцы - Александр Новиков

— Не горячо, — ответил я Саше. И назначил Нокауту стрелку в офисе…

— Ты что? — удивился Нокаут. — Стрелку мне забиваешь?

И заржал. Смеху него был противный, как икота. Грех так говорить о покойнике, конечно, но из песни слова не выкинешь. Заржал Леша Нокаут. Не знал, что жизни ему всего сутки отпущено… День хороший был, теплый. Самое бы то на природу выбраться, на шашлычки. Но вышло все по-другому… Не горячо? О нет, не горячо! Не горячо — сплошной ожог. Пожарище. Пепелище… Дым. Дым… День хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я, что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а все же полметра длины будет… Но я не знал про ружье. Честное слово: не знал. Даже и не думал.

Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник: здрасьте… и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал. Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в «Крестах», я спрашивал у себя: почему? Почему я ничего не знал?

Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел «по-американски» и курил.

— Какие люди! — сказал Нокаут.

— Ноги со стола сними, — сказал Саша.

— Это ты кого с собой привел, юнга? — спросил Нокаут.

— Ноги со стола убери, — сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал… Он очень медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых носках.

— Вы что — оху…ли? — спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша поднимал ружье.

— Саша! — сказал я.

— Вы что — оху…ли? — закричал Леша и бросился к шкафу.

Я не знаю, зачем он бросился к шкафу… За бейсбольной битой?.. Нет, нет. Я не знаю.

Грохнул выстрел…

Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова… как Лешкина голова…

* * *

— Выпей! — сказал Брюнет.

— Спасибо, — сказал Строгов, выпил коньяк.

* * *

…потом Саша протянул ружье и сказал:

— Давай.

— Что… давай?

— Давай, — сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. — Давай, Игорь. Так надо.

— Что? Зачем?

— Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное слово — Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень сильный… Потом Саша сказал:

— Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.

* * *

— На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? — спросил Брюнет.

— Друг! — с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его стал стеклянным.

— Ну, так на какую сумму?

— На полета тонн баков. Попал я… попал на пятьдесят тонн баков, — с трудом выговорил Строгов.

Брюнет на это ответил:

— Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется, что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с хвостом… с изрядным хвостом.

— Как?

— Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?

— Караул!

— Ты еще закричи, что тебя грабят.

— Караул! Караул, караул!

— Вот заладил… караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? — спросил Брюнет.

— Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.

— А где они у тебя? Здесь?

— Здесь, — кивнул Строгов.

— Неси-ка сюда.

— Зачем?

— А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.

— Щас, — сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.

— О, да ты уже хорош, юнга.

— Я щас, — повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:

— Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. — И спросил в селектор: — Лена, что он у тебя там своротил — компьютер?

— Нет. Факс.

— Вот собака, — сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.

— А ты что смеешься? — спросил его Брюнет.

— Смешно, — сказал Строгов.

— Ты лучше кричи: караул! — сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.

— Караул! Ой, ой! Караул.

— Настоящий-то «караул» впереди, Игорек… Я тебя съем. Я тебя до косточек обглодаю, говнюка такого, — ответил «олигарх» Голубков и положил деньги перед Петрухиным. — Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь — пять. Нормально?

— Нормально, — сказал Петрухин, сгребая пачки.

— У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, — сказал педантичный Купцов. — Вот список расходов…

— Леонид Николаич, — сказал Брюнет, — что ж ты меня за крохобора-то такого считаешь? Слышать ничего не хочу.

— Ой! Ой! — пропел Строгов. — Караул! Оперфонды!

— Ты вот что, Игорь… езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А завтра… сегодня говорить с тобой бесполезно… завтра будем обсуждать твои перспективы невеселые. Понял?

— Понял, — кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.

— Беда, — сказал Брюнет.

— Пьяный проспится, дурак никогда, — философски заметил Купцов.

— В том-то все и дело, что Игорь — далеко не дурак. Потому и непонятно, как же он так глупо подставился.

— Сломал его Трубников, — сказал Петрухин. — Смял. Раздавил. Хотя, разумеется, твой Игорь сам виноват. Он сам поставил себя в зависимость от Саши Т. Если бы не было этого случая с Нокаутом, был бы другой… или, в конце концов, Саша мог бы его шантажировать сожженным джипом. Я даже немного удивлен, почему он не стал этого делать.

— Бог с ними, — сказал Брюнет. — Я вот что предлагаю, мужики: а не отметить ли нам завершение наших трудов?

Купцов ответил:

— Я не против, но сейчас не могу — за рулем.