Книга Сервис с летальным исходом - Нина Васина

— Нет, — он мнется, потом решается посмотреть на меня. — Есть одна. Из домашнего альбома. Года полтора назад мы все ездили на рыбалку.

— Покажи.

К моему удивлению, Коля наклоняется и лезет… в гипс!

Фотография ламинирована и надежно упрятана. Никакой рассветный сантехник не выманит ее даже под пытками. Она маленькая, цветная, я вглядываюсь в веселые лица удалой компании с удочками и вижу, что Коля один не улыбается.

— Вторая слева — Ляля. Я тогда, конечно, ее не очень замечал… В смысле… — его глаза опять спрятались.

— А когда? Когда заметил? Подожди, дай подумаю… — смотрю в потолок, пока лицо с фотографии не размывается по нему бесследно стаявшим мазком. — Она стала приезжать к вам в гости, грустить и плакать, делая вид, что скрывает от тебя слезы, потом вдруг — истерикой — откровение: муж изменяет.

— Да все не так было, — улыбается Коля. — Она приехала за две недели до родов рожать в Москву.

— Рожать?!

Вот это полет фантазии!

— Ладно, она приехала рожать… Нет, я не могу так, — от волнения я залпом выпила коктейль. — Это что же получается, что ты соблазнил беременную тетушку за две недели до родов?

— Ничего не получается. Это было очень естественно, и потом, если бы не японский ресторан, ничего бы не было.

— Вы там ели фугу?! — подпрыгнула я.

— Чего? — не понял Коля. — Она там ела вареную рыбу, а я смотрел на нее, а она укладывала мне на колени свои ноги, потому что они отекали, еще она играла на дудочке…

— С дудочкой перебор, — перебиваю его я. — Ты сам-то не кажешься себе извращенцем? Только подумай, трахаться с одной женщиной на девятом месяце беременности и пить молоко из груди у другой, это же полный анамнез!

— Я с ней не трахался, и вообще… Хватит об этом.

— Нет, не хватит. У тебя что-то не стыкуется. Зачем такой женщине школьник, даже если в нем два метра роста и он умеет раздеваться под музыку? А?

— Мы столкнулись зрачками, — перед моим лицом Коля медленно соединяет два указательных пальца и тычет ими друг в друга несколько раз. — Она приехала под утро, а у меня вечеринка была, по всей квартире развешаны надутые презервативы, а на люстре — заяц, ребята в него стреляли из воздушки…

— Кровищи, небось! — мечтательно замечаю я.

— А она, как увидела ружье, сразу вот так руками закрыла живот, понимаешь? — Коля не обращает внимания на мой сарказм. — Этот ее жест, эта условность намерения, игрушечный заяц, ружье, ее серьезность, а потом она попросила меня с ней спать.

— Потому что некоторые женщины совершенно сдвигаются на сексе, когда у них живот становится большим?

— Нет, потому что ей было страшно!

— И ты лежал рядом, а она держала тебя за руку…

— За два пальца, — перебивает Коля.

Смотрю на его пальцы и понимаю, что их еще можно обхватить, а вот всю ручищу, пожалуй, вряд ли…

— Ладно, за два пальца, и ты не спал, стерег ее сон, и дергающийся в животе ребенок казался тебе палачом, раздирающим ее внутренности.

— Откуда ты знаешь? — Коля восхищен.

— И каждый вечер вы шли по освещенным газовыми фонарями узким улочкам Зурбагана…

— На Краснопресненскую, второй переулок от метро.

— В кафе у моря…

— В японский ресторан.

— Чтобы есть там вареную рыбу, и толстый японец играл на дудочке…

— У него передние зубы как у кролика!

— И она скидывала туфли и укладывала ноги тебе на колени, и ты мял ей ступни… Ты возбуждался?

— Да. И она трогала ступнями мой член сквозь джинсы. Достаточно?! — кричит Коля и тут же совершенно спокойно, не дрогнувшей рукой выключает газ и идет слить воду из кастрюли.

— Отлично. И вот она тебе говорит как-то. Давай, говорит, избавимся от моего мужа и будем жить вместе долго и счастливо. Нет, подожди, она же должна была родить…

— Родила мальчика, — Коля кивает на корзину.

— Подожди, я не могу придумать, как только что родившая женщина говорит своему юному возлюбленному о муже, о любви, а у нее молоко прибывает.

— Очень просто говорит, — Коля раскладывает картошку на три тарелки. — Она просит меня не звонить, потерпеть месяца два-три, пока сама все не устроит. Я и ждал, как дурак. А потом стало совсем невмоготу, и я сказал родителям, что уезжаю. И позвонил ей по глупости. А трубку взял дядя Антон.

— А он стр-р-р-рашно ревнив! — рычу я, обмазывая Сюше половинку картофелины красной икрой. — Богат, красив, ревнив и еще поет.

— Ляля говорила, что он собственник. Свое никогда не отдаст. Она говорила, что он ее убьет, если почувствует угрозу потери. Так и случилось.

— Ты позвонил, и участь Ляли была решена. Ты что, проговорился по телефону?

— Я был в невменяемом состоянии, мог сказать лишнее.

— Ладно, ты бросился на первую же электричку…

— Я спешил к открытию метро.

— Приехал в этот дом…

— А тут все тихо, как в могиле.

— И обнаружил труп своей любимой?

— Сначала я обнаружил труп дяди Антона. Он лежал в спальне, половина тела под кроватью. Я его еле вытащил, для этого пришлось приподнимать кровать и засовывать книгу…

— Застрелен? — я спешу ускорить конец истории, потому что от еды меня совсем разморило.

— Нет, я уже говорил, колотая рана в шею.

— Это что же получается? Твоя нежная возлюбленная заколола своего мужа, а потом еще придавила его супружеской кроватью, подняв ее одной левой?

— Ничего не получается. Она этого не делала, потому что уже была задушена и спрятана в шкафу. Она вывалилась на меня, когда я искал детей и открыл дверцу.

Коля разволновался. Стало неинтересно. Это уже не игра, а какое-то чистосердечное признание.

— Мне было очень плохо, очень, потому что убийца ударил меня сковородой по голове.

Смотрю на него, сдерживая зевоту. Коля раскраснелся, то ли от волнения, то ли от еды, и свекольные пятна ожогов на лице проявились сильней.

— Ладно, давай как-то закончим эту затянувшуюся историю. Говори, кто был убийца, и пойдем спать.

— Он приехал в фургоне. Когда я первый раз зашел в дом, в гараже стояла машина дяди Антона и серый фургон.

— В первый раз?

— Ну да А когда я нашел мертвую Лялю, я…

— Позвонил в милицию!

— Нет. Телефоны не работали, я пошел на улицу…

— Чтобы вызвать милицию!