Книга Соблазненная подлецом - Луиза Аллен

Люк был уже на полпути к концу линии, в паре с девушкой в платье цвета морской волны, которая танцевала с грацией и уверенностью, в то же время успевая беседовать со своим кавалером.

Он ухаживал за ней, это было ясно видно по тому, как он двигается и смотрит на нее. Она кокетливо избегала смотреть на него. Эйврил почувствовала боль в груди, неведомую раньше. Ревность. Всепоглощающая дикая ревность. Как, должно быть, стыдно. Но она не чувствовала стыда.

«Я люблю его, — подумала Эйврил, плывя с Брэдоном в следующей фигуре танца. — Я люблю его». Это было не просто вожделение или благодарность за спасение. Она желала его тело, душу, сердце, даже если он никогда больше не прикоснется к ней и не поцелует. Она хотела, чтобы он стал отцом ее детей. Она хотела состариться рядом с ним.

Потрясенная, Эйврил посмотрела на Брэдона — человека, с которым она будет связана всю жизнь, который, если она обвенчается с ним, будет отцом ее детей. И не почувствовала ничего, кроме смутной жалости к его холодности.

Он достаточно хорош собой, ничто не заставит оттолкнуть его, когда он подойдет к ее постели. Казалось, он достаточно умен. Еще несколько минут назад ей не казалось важным то, что она не любит его и вряд ли когда-нибудь полюбит. Теперь же у нее кружилась голова от отчаяния, потому что она поняла, что такое любить человека и осознавать, что он никогда не будет твоим.

— Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая? — Брэдон наклонился к ней, когда фигура позволила им встать рядом друг с другом. — Вы несколько бледны.

— Здесь слишком жарко, — солгала она.

Ноги и руки онемели от холода.

— Мне кажется, после стольких лет в Индии вы могли бы привыкнуть к этому. — Он нахмурился. — Вы… Вам нездоровится?

— Нет, я не… — Она едва не ответила ему на незаданный вопрос. — Я покинула Индию несколько месяцев назад, милорд.

— Думаю, нам лучше присесть и подождать, пока танец закончится.

Он взял ее за руку, чтобы вывести из линии, но Эйврил воспротивилась. Она не хотела сидеть сложа руки, глядя на Люка и француженку, поглощенных друг другом.

Ей удалось закончить этот танец и следующий котильон, в котором ее кавалером стал застенчивый юноша, который едва мог облекать слова в приглашение. Эйврил исполняла сложные фигуры танца и размышляла о Люке.

Даже если он узнает, что она любит его, все равно не женится на ней. Он твердо изложил свои требования к невесте. Она должна быть француженкой. Эйврил даже в разговорном французском была слаба. Она должна быть аристократкой. Дед Эйврил был обычным лавочником. Не существовало ничего, кроме физического влечения. И немаловажно то, что, занявшись с ней любовью в полной мере, он потерял бы к ней всякий интерес. Да и она не могла похвастать опытом в искусстве любви. Как долго Люк сохранил бы свое влечение к ней, согласись она стать его любовницей? Неделю, месяц?

Скромный господин Маккормак подвел ее обратно к леди Кингсбери и пробормотал слова благодарности. Музыканты закончили играть, чтобы настроить инструменты, шум разговоров усилился. В любой момент Люк может подойти, чтобы потребовать свой танец, и она не имела ни малейшего представления о том, о чем говорить с ним, если она вообще сможет говорить.

Она настолько потерялась в этих болезненных размышлениях, что, когда он появился перед ней, затаила дыхание.

— Я снова испугал вас, мисс Хейдон? Прошу простить меня.

Люк стоял перед ней, элегантный и ухоженный, за тысячу миль отстоящий от тех пиратов, которые вытащили ее обнаженное тело на берег острова Святой Елены. Но тот «кэп» остался там, на острове.

— Я на мгновение отвлеклась, граф.

Эйврил поднялась, стараясь не споткнуться и заклиная себя выглядеть достойно. «Я просто стою, мои руки — это просто руки, моя спина прямая, плечи опущены. Голова. Веер и ридикюль. Подбородок вверх. Улыбка. Положить руку на его…»

Она думала, что прекрасно справляется, пока они не заняли свои места для кадрили.

— Что случилось, Эйврил?

— Головная боль, и только.

Ее улыбка стала ярче.

— У вас болит голова не больше, чем у меня. Это мысли причиняют тебе боль?

— Возможно, — призналась она. — Не так просто, как я думала, совершить путешествие и научиться жить с незнакомыми людьми в экстремальных условиях.

— Как вам кажется, Брэдон смягчился с момента знакомства?

— Он не тот человек, который легко выражает свои чувства.

Эйврил осторожно подбирала слова.

— Если только они у него есть, — парировал Люк.

В дальнем углу зала случился небольшой конфуз.

Некая молодая дама упала в обморок. Часть танцующих расслабилась и принялась негромко беседовать, пока вокруг суетились наставницы других молодых девушек.

— Его поведение свидетельствует о том, что он по-прежнему не верит мне. Но он знает обо мне так же мало, как и я о нем.

— Дело не только в доверии, — нахмурился Люк. — Ему присуща сухая практичность, которая мне не нравится. Кажется, ему нет дела, сказали вы правду или нет. Важны только последствия, если вы солгали. Я мог бы понять его, если бы он отказался жениться, решив, что вы скомпрометированы, но ведь он просто собака на сене.

— Я думаю, кто угодно обеспокоился бы последствиями на его месте. Вы бы волновались, если бы речь шла о той очаровательной молодой леди в морском платье?

Он посмотрел через всю комнату:

— Мадемуазель де ля Фале? Возможно, я бы волновался.

«Разумеется, ты бы волновался».

— Вы уже сделали свой выбор?

— Возможно, — снова сказал он. — Она очень милая, очень хорошо воспитана. Ее мать — дальняя родственница моего отца, а поместья ее отца тоже находятся в Нормандии.

— Превосходно.

Все то, о чем они говорили прежде, оказалось правдой. Ее сердце остановилось, и она почувствовала тошнотворную боль в груди, будто в ней с треском раскололись кости.

— Время покажет. Я не знаю, есть ли глубина, одухотворенность в ее элегантных маленьких хитростях, и она не знает меня вовсе. А ее отец с подозрением относится к военно-морскому капитану-полукровке. Он тоже хочет вернуться во Францию, чтобы через суд восстановить себя в прежних правах и положении. Ему следует с осторожностью выбирать себе зятя. Достаточно ли я для него француз? Где моя лояльность обманчива? Могу ли я быть таким же опасным конституционалистом, как мой отец? Вот о чем он думает.

— Думаете ли вы сами об этом? Вы говорите сейчас как истинный француз, — произнесла Эйврил.

Ее губы онемели, но она продолжала улыбаться.

— Серьезно?

Голос Люка звучал мрачно.

Он буркнул что-то себе под нос, и она напрягла внимание, чтобы услышать его, но в этот момент заиграл оркестр, и пары заняли свои позиции. «Если бы я только знал, кто я». Неужели он мог так сказать? Сейчас он казался таким уверенным в себе, в своем желании вернуться во Францию.